Редкая птица. Первая авторизованная биография Дианы Арбениной и группы «Ночные Снайперы»

– Интересно получается, у тебя есть и папа, и тятя. А за своих детей ты решила, что им и без единственного отца нормально. Они же по-прежнему с ним не общаются?

– Нет, не общаются. Я считаю, что ещё рано. Да, у меня есть и папа, и тятя, но родительский развод в детстве тоже был, который неизвестно как сказался бы на моей психике, не будь мои родители классными интеллигентными людьми. Мне просто повезло в этом. Бывает же абсолютно иначе, когда люди живут вместе без любви, терпят друг друга, а дети наблюдают. Зачем, спрашивается, их травмировать нелюбовью? Лучше в таком случае жить порознь.

У меня растут нормальные дети, которые точно не выберут в жизни автомат или танк. Хочется, чтобы они имели свое мнение и были самостоятельными в жизни.

– Так ведь твои дети не знают, что для них лучше: жить в полной семье, где родители друг друга не любят, или жить только с мамой. У них не было возможности это проверить.

– Моя точка зрения в данном случае определяющая. Я решаю, когда им знакомиться, и, когда наступит тот самый момент, это сделаю. И перед детьми абсолютна честна. Да они, если откровенно, и не бегают за мной ежедневно, не хватают за руку с вопросом: «Где наш папа?»

– На «Пионерских чтениях» в столичном ГУМе в 2015-м ты с Мартой читала «Рабочую азбуку» Иосифа Бродского. Выбор был достаточно неожиданный. Мне встречалось немало людей, любящих Бродского и при этом не знакомых с этим его ранним произведением, адресованным детям. Как ты на «Азбуку» набрела?

– В юности я тоже не знала, что у него есть такое произведение, хотя Бродским зачитывалась. На «Рабочую азбуку» наткнулась уже после рождения детей. Мне в Москве пришлось делать одну операцию, в клинике на шоссе Энтузиастов. По пути туда зашла в книжный магазин и мне попалось известное теперь издание «Азбуки» с иллюстрациями художника Игоря Олейникова. Пробежав глазами несколько страниц, я сначала не поверила, что это стихи Бродского. Ну не мог мой любимый поэт написать такую великолепную, блестящую ахинею! Но потом стала читать ее детям, и им очень понравилось. Они реально запоминали эти четверостишия. И картинки с удовольствием разглядывали. Поэтому, когда Марта на «Пионерских чтениях» всю эту «Азбуку» озвучила, для нее это было совершенно естественно.

– К 20-летию «Ночных Снайперов» ты выпустила двойной акустический альбом, в который попала, наверное, самая нежная, материнская твоя песнь Sumarok. Буквально плач-заклинание на странном языке…

– Да, ты прав. Пожалуй, это песня-плач. Два куплета на непонятном языке и финальная строфа на русском. Она сложилась у меня в больнице, когда Тёме всего-то делали УЗИ. Но он рыдал взахлёб. Видимо, от страха и из-за того, что его мазали ледяным гелем. Я стояла рядом с ним и сильно переживала. Доктор сказал: «Мама, выйдете, пожалуйста, из кабинета». Я вышла, а Тёма продолжал там кричать. Села у двери. Он рыдает, и я тоже заплакала. Плачу и напеваю что-то утешающее. На ходу придумываю из случайных звуков слова. Sumatosumarok, assa me te karni, no e to no snega…

– Экспромт вышел запоминающимся. Не возникла мысль о цикле песен-плачей?

– Да упаси господи! В творчестве я невероятно грустный, взрослый человек, и пытаться засунуть себя в детские одежды, засюсюкать, пытаясь завоевать их внимание, – не мое вообще. Пускай растут, и придет время, когда они поймут и полюбят то, о чем я пою на своем, пока не до конца понятном им, взрослом языке. У меня, кстати, есть одна, давняя-давняя, условно детская песня – «Голубой слон». А Sumarok – это эмоциональный выплеск…

Пускай растут, и придет время, когда они поймут и полюбят то, о чем я пою на своем, пока не до конца понятном им, взрослом языке.

Глава 23 Бог в тюрьму не сажает