Редкие земли

«Кто поедет и кто останется?» — нервно спросил Ясношвили. От прежнего веселья не осталось и следа. Он имел свойство в минуты сомнения и тревоги стремительно набирать возраст. Вот и сейчас он выглядел не на свои сорок, а на все шестьдесят. Орлиный нос навис баклажаном.

«Поедешь, конечно, ты, брат, — мягко сказал Ген. Он и в самом деле за эти годы полюбил однокурсника по-братски. — Останусь я. В назначенное время мы придем с Ашкой в свинарник. Немедленно после допроса мы выйдем с тобой на связь».

«Я знаю, почему должен ехать я, а не ты. — Гурам поднялся со своего места и быстро стал ходить, почти бегать по кабинету. — Тебе кажется, что я в Москве подвергаюсь большей опасности, чем ты; признайся! Хочешь вывести меня из-под огня? Это после стычки с тем миошником в Кремле, с Ихтой, ну да? Я не могу об этом даже думать; вы понимаете, Ген Эдуардович? И вы все, комса, как я могу отсекаться от вас?! Все! Я ухожу!»

И вылетел в дверь, не завершив одного из своих стремительных кругов.

Через несколько минут Ген позвонил ему на мобильный. Послушай, Ясно, давай встретимся сегодня вечером у нас. Нет-нет, Ген, только не сегодня, ответил тот. Я на ходу. Ты где? Да вот сейчас, вот в эту говенную минуту, выезжаю из гаража. Еду в Нахабино. В Нахабино? Вот именно в Нахабино.

В аристократическое общество? Ты правильно понял, в него, в сердцевину! Пока, я тебе отзвоню завтра утром.

Не отдавая себе отчета, не понимая зачем, Ген быстро прошел к стеклянной тонированной стене. Ах да, вот в чем дело — надо посмотреть, он сам за рулем или едет с шофером.

Через минуту из гаража выехал любимый вездеход Гурама, «Хаммер» оливкового цвета. Он сам сидел на заднем сиденье. За рулем был телохранитель Глеб. Больше вроде бы никого в этой огромной тачке не было, если никто не лежал на полу. Дикое предчувствие охватило Гена. Неужели это может произойти вот прямо сейчас под нашими окнами? Он услышал за спиной стук каблучков Ашки. На бегу она кричала: «Сук! Немедленно! Высылай ребят!» Сук тоже подбегал к стене, кричал в свою рацию: «Разыщите Подцероба, пусть выезжает с тремя ребятами. Догнать машину Ясно! Оранжевая готовность! ОО на изготовку!»

Оливковый вездеход описал полудугу, огибая клумбу. На выходе из полудуги под кузовом, между колесами, полыхнул огонь. Взрыв оказался настолько сильным, что машина взлетела в воздух и только после этого упала на бок, на клумбу. Затем взорвался бензобак, залитый «под завязку». Из гаража не на колесах, а на своих родных двоих выскакивала команда Подцероба. Увы, они не успели обеспечить оранжевую готовность и защитить председателя Ясно. Из-за затемненных окон пятнадцатого этажа все это было похоже на компьютерную игру.

VII. Прокуренция

Среди промелькнувших во мраке портретов одним из самых ярких для узника Стратова был слегка пошевеливающийся портрет замглавпрокурора генерала-лейтенанта Колоссниченко Светланы Устиновны. Если взвешивать на патриотический манер, в ней было пудов ажник семь. На общепринятый манер можно было килограммчиков десять сбросить. Так или иначе, в своем голубом мундире с двумя большими звездами, с миленькими сережками-слезками в сочных мочках чуть-чуть подсохших ушей, с солидной башней начесанных волос, сближавшей ее с античным женским персонажем по имени Лизиска, в цейсовских очках, за которыми то расширялась, то сужалась негустая голубизна ее очей, Светлана Вячеславовна естественно олицетворяла стабильность да, пожалуй, и непреклонность нашей правоохранительной системы. Экий монстр, поскрипывал зубами узник, экая «Славянская Джоконда»; любила ли она, страдала ли, рожала ли, производила ли детей?

В тот день, когда Ген предстал перед ней в качестве свидетеля, Колоссниченко продемонстрировала ему всю массу своего женского обаяния. Он очень ей понравился, этот зловещий ультрабогач, враг трудового народа. По секрету говоря, Коллегия давно уже его приговорила, а вот Светлане он понравился, такой, каким он оказался, — по-юношески худой, с седыми висками, похожий на одного кинорежиссера-невозвращенца, которого так и не удалось осудить за измену Родине.

«Очень приятно с вами познакомиться, Геннадий Эдуардович», — сказала она.

«Я не Геннадий, а Ген», — поправил он.

«Ой!» — всплеснула руками она.

«Что „ой“?» — поинтересовался он.

«Да ведь у нас вы по всем бумагам проходите как Геннадий. Признаться, думали, что Ген — это кличка».

«Нет, это не кличка, а имя».

«А ведь в святцах, наверное, и нет такого имени, Ген Эдуардович? Ген Стратов — это ваше собственное имя или такой псевдоним интересный? Стратовы — это какого же корня фамилия?»

«Из греков».

«Это надо же, как интересно! Вы, значит, из греков?»

«А что в этом особенного? Ведь вы, кажется, тоже из греков?»

«Я?! Из греков?!»

«Да я вот на ваших дверях заметил фамилию — Колоссниченко, с двумя „с“. Разве это не от Колосса?»

«Ой, а я-то всю жизнь думала, что от колоса хлебного».

«Значит, не от Колосса Родосского?»