Redrum 2016

Как обычно в экстремальной ситуации, тело решило все быстрее головы. Рука скользнула под куртку, нащупывая на ремне маленький чехол, ускользнувший от не слишком пристальных глаз охраны. Пальцы цепко сомкнулись на непривычной рукоятке кулачного ножа. Бехтерев мельком отметилось, что ладонь сухая и не дрожит совсем. Со стыдом вспомнил, что считал подарок Митяя игрушкой, баловством, носил только, чтобы товарища не обидеть.

А вот ведь как обернулось…

Время вышло. Бехтерев прекратил думать и воткнул широкое зазубренное лезвие Красовскому в шею. Прямо в яремную вену. Буднично так воткнул, словно дома, тренируясь на размороженной куриной тушке. На этом сходство закончилось.

Пухлый Красовский оказался отменным бойцом. Рана едва успела плюнуть красным, горячим, а он уже развернулся в молниеносной контратаке. Ничего подобного Бехтерев ранее не видел. Хрустнуло запястье, безвольные пальцы выронили нож, тут же чудом перекочевавший в руку Красовского. Прижатое к щеке плечо спасло шею, а пробитая насквозь левая ладонь — сердце, но живот и пах защитить было уже не чем. Снова и снова, как заведенный, Красовский повторял смертельную комбинацию — шея, грудь, живот, пах. Он походил на какое-то темное языческое божество, обожравшееся кровью. Страшный, окровавленный, умирающий полковник простоял на ногах непозволительно долго. Последний удар, слабый и беспомощный, пришелся Бехтереву в живот, после чего противники повалились на пол. Уже в падении почти безжизненный Красовский ввинтил в охотника нож, будто заводил пружинный механизм. Придавленный Бехтерев истошно заорал. Боль прорезалась сразу отовсюду, и было ее столько, что хватило бы сотне человек. Но еще больше, чем боли, в крике этом было страха: что не достанет сил, что все — зря, и что подохнет он сейчас вот так, не за фунт изюму, истечет кровью, как недорезанная свинья, так и не успев исполнить задуманное.

Вторя ему, с потолка коридора громогласно завыла сигнализация.

Щедро залитый своей и чужой кровью Бехтерев с трудом столкнул с себя грузное полковничье тело. Только не смотреть, — успел подумать, и тут же посмотрел. В животе, чуть пониже пупка, похожий на рукоятку штопора, торчал кулачник. Нож двигался в такт неровному дыханию, мелко подрагивая. Боль тут же усилилась многократно, но к счастью, времени не оставалось уже и на нее. Наступила полная отрешенность. Разом перегорели все нервы, обесточи-лись болевые точки.

Обостренным восприятием Бехтерев ощущал, как дрожат мелкоячеистые решетки пола под десятком пар армейских ботинок. Чувствовал, как скользят пальцы на влажной рукоятке ножа. А вот распознать свой истошный вопль в оглушающей какофонии уже не сумел. Ноги сучили по полу, кровь на лице размыло слезами, крик нарастал, иногда перекрывая сирену, но чертово лезвие ползло со скоростью престарелой улитки. Наконец, со злобой мелкого хищника вырвав кусок мяса, нож с чавканьем покинул тело. Вслед ему стрельнул короткий фонтанчик крови.

Успеть. Только бы успеть!

Встать на ноги он даже не пытался. Знал — не сдюжит. Поднять Красовского — тоже непосильная задача. Оставалось одно. Тяжело перекатившись на бок, Бехтерев навалился на мертвого полковника. Остекленевшие зрачки смотрели без ненависти, скорее, удивленно, не в силах поверить в то, что задумал охотник.

— Простигосподи, — выдохнул Бехтерев.

Очень хотелось перекреститься, да только время, проклятое, ускользающее время… Бесцеремонно, прямо сквозь веко, охотник вырезал удивленный глаз Красовского. Правый.

Оставляя за собой красный смазанный след, ужом дополз до двери бокса. Кое-как, по стеночке, приподнялся на колени. Шлепнул трясущейся рукой по сканнеру, прижимая к нему окровавленный скользкий ключ. Долгую секунду ничего не происходило. Затем замок обиженно рявкнул, отказывая в доступе. Забыв про боль, Бехтерев взвыл от досады. Не сработало!

Топот нарастал — мерный, монотонный, почти убаюкивающий. Профессионалы приближались, чтобы снова тщательно подчистить за наследившим любителем. Уничтожить доказательства, изъять улики. О да, в чем в чем, а в изъятии они настоящие мастера! Смогут — возьмут живьем, не смогут — уничтожат на месте. Впрочем, снявший голову Бехтерев не видел смысла оплакивать волосы. Он прекрасно знал, что умирает и держался на одной силе воли.

— Давай же! Давай, сука ты бездушная! — ругал он несговорчивую электронику, возюкая по ней полковничьим глазом. — Давай, падла!

В какой-то момент догадался взглянуть на ладонь и в агонии хрипло рассмеялся. Перевернул глаз, сжал пальцы, будто сам себе с ладони подмигнул. За спиной неслышно рассредоточились подоспевшие бойцы. Пока не стреляют, оценивают ситуацию, но пальцы на курках, а курки взведены, Бехтерев хребтиной чуял.

— Поднимите руки, — голос молодой, выхолощенный. — Без резких движений, так, чтобы я их видел.