Redrum 2016

Уже через полчаса он сидел на жесткой шконке, обитой красным дерматином, и выуживал из рюкзака свои скудные припасы. Проводница, заглянувшая в купе, предложила постельное белье, но он вежливо отказался. Денег с пенсии оставалось совсем чуть-чуть, а последний свой путь можно проделать и без особого комфорта, не страшно. Разложив вещи, он сел у окна и стал смотреть, привычно подперев кулаком подбородок, на медленно проплывавший мимо пейзаж. Сначала побежал перрон, потом длинный изрисованный забор, сложенный из бетонных блоков. За забором лениво чадили трубы завода. Когда они проехали под темным, позеленевшим от сырости мостом, промзона кончилась, уступив место тесному скоплению частных домишек, лепившихся вплотную друг к другу, а они, в свою очередь, сменились длинным перекопанным пустырем, заваленным разноцветными пакетами с мусором, среди которых копошились стайками рябые бродячие псы. А потом за окном потянулся лес, нетронутый и бескрайний. Вековые деревья стояли вдоль рельсов плотной темной стеной, под порывами ветра шевеля размашистыми хвойными лапами. Лес мелькал за окном час, другой, третий, а старик все так же сидел, глядя в стекло и словно сквозь него, все силясь увидеть что-то затерянное за густыми зелеными макушками в далеких туманных годах его молодости.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Прошла уже неделя, как не звонили. Каждый раз Алешка приходил домой и первым делом бежал в комнату к телефону, чтобы снять трубку и положить ее на стол. Так не дозвонятся. Бабушка не будет уговаривать его приехать, если он снимет трубку до того, как она позвонит. Ему не говорили, но он знал. Бабушка давно умерла. Он тогда маленький был совсем и не помнил ее почти, но теперь она позвонила и позвала его в деревню, а он с испугу согласился. По ночам, вспоминая этот звонок, Алешка зябко заворачивался в пуховое одеяло и подтягивал его края под себя, чтобы ненароком не выскользнули наружу пальцы ног, коленка или рука. Просыпался он, как и любой другой ребенок, разметавшись по кровати, и уже без одеяла, и каждый раз обещал себе, что этой ночью не будет ворочаться. Но попытки совладать с собой во сне были бесплодными, поэтому ему оставалось только радоваться, что не проснулся ночью. Алешка был уверен, что, если проснется в темноте, а одеяла не будет, он просто умрет от страха. Родителям он не мог сказать о бабушкином звонке, и на папины вопросы просто упрямо мотал головой и пожимал плечами. Отец тогда как-то грустно посмотрел на него, спросил, в кого же он такой упертый растет, и, не дожидаясь ответа, оставил его одного делать уроки. И с тех пор Алешка приходил домой, закрывал за собой дверь и, не скидывая рюкзак, обутый бежал в комнату, где на столе стоял красный телефонный аппарат с круглым диском посередине. Только после этого он мог спокойно раздеться, разуться и идти греть приготовленный мамой обед, закинув рюкзак в угол комнаты. Но сегодня он задержался на два часа после школы — Витька из «Б» класса и Саня с пятого уговорили его пойти с ними на стройку. Там они побросали портфели и долго лазили по грязным и местами подтопленным помещениям, играя сначала в пиратов, а потом в бандитов и Шварценеггера. В итоге Саня подвернул ступню и побрел домой, хныча и подволакивая ногу. А вдвоем играть было скучно, поэтому они с Витькой тоже попрощались и разбрелись. На пути к дому, в тенистом сквере Алешка заметил, что у него вымазан рукав — обтерся все-таки об изрисованную мелом стенку — и припустил уже бегом, чтобы успеть промыть куртку под краном в ванной и высушить на батарее, а то уж больно неохота было получать нагоняй от мамы. А нагоняй был бы неизбежен — куртка новая совсем, Алешке ее папин друг привез из Америки, так что мама могла бы очень расстроиться, а то и разозлиться. Это папа добрый — посмотрит с прищуром, поцокает языком, потреплет небрежно по вихрастой голове, а после улыбнется и простит. Так много раз было: и когда Алешка джинсы новые порвал, и когда колонки японские сломал — продавил пальцем динамик, а тот порвался — и много еще когда, всего и не упомнишь. А мама не такая — как начнет причитать, а там и до ругани недалеко. Все грозится выпороть его, но Алешка-то знает, что не выпорет, она же его любит. А вот ругаться будет, и он не хотел огорчать маму.