Redrum 2016

Николай Савельевич облегченно поставил радио на стол и потянулся за стаканом, когда динамик, хрипя, разразился визгливым, истеричным смехом, теперь на всю громкость. От неожиданности старик вздрогнул и опрокинул тарелку с закуской на липкий паркет. В сердце закололо, перед глазами на миг поднялась багровая пелена, но Николай Савельевич совладал с собой, протянул заскорузлые пальцы к розетке и вырвал из нее штепсель. Схватил «Сонату» и, глухо взревев, швырнул в угол кухни. Магнитола ударилась о стену и рухнула на пол немой грудой пластмассы. Николай Савельевич стоял, тяжело дыша. Лицо его раскраснелось от ярости, руки дрожали.

Наступившее спокойствие ударом ножа разорвала трель звонка из прихожей. Николай Савельевич угрюмо обернулся в сторону темного коридора. Малодушную мысль, что он забыл выключить звонок, отмел сразу. Звонок верещал на пределе мощности, не замолкая ни на секунду, словно кнопку вплавили в паз намертво. Некоторое время старик стоял неподвижно в расколотой наползающим хаосом кухне, собираясь с духом, потом решительно шагнул в коридор. Тени привычно облепили его со всех сторон. Сквозь звон, проникавший, казалось, прямо под сухую бумагу старческой кожи, нарастал шум дождя за окном.

Николай Савельевич быстро пересек залитую тьмой прихожую, но повернул не к двери, а к покосившемуся шкафу, стоявшему у противоположной стены. Открыв рассохшуюся дверцу, он впотьмах нащупал ручку маленького топорика и, упрямо наклонив вперед голову, направился ко входу. Когда оставался последний шаг, звон оборвался, словно с другой стороны резко одернули руку. Старик вслушался во вновь обрушившуюся на него тишину. Из-за двери не проникало ни малейшего шороха. Он сделал аккуратный шажок, минуя скрипучую половицу у коврика перед входом, и прильнул к глазку. На этот раз в глазок не было видно вообще ничего. Заблаговременно прикрытый чем-то, он показывал только чернильное пятно. Николай Савельевич уже протянул руку к замку, как услышал снова зарождающийся в пыльной пластмассовой коробке над дверью шум. Дальнейшие его действия не заняли и трех ударов бешено колотившегося в груди сердца: пальцы обхватили ручку и прокрутили ее на один оборот влево, плечом он навалился на дверь, выскакивая вслед за ней в подъезд с топором в правой руке, отведенной за спину для замаха. Трель над головой смолкла, не успев начаться, а сам старик выпрыгнул на пустую лестничную клетку. Не было никого ни этажом выше, ни этажом ниже. Не стучали частой дробью по лестнице шаги убегающего хулигана. Единственным звуком были отголоски пьянки, звучавшие из-за двери соседей, и тянуло все так же мочой и сигаретами.

Глазок оказался залеплен жвачкой. Николай Савельевич, раздраженно матерясь, отковырял и отскоблил ее, оставив на выпуклой стеклянной поверхности несколько царапин, а потом вернулся в квартиру, неся подмышкой то, что ему положили под дверь. Увесистый сверток в промасленной бумаге, перехваченный бечевкой и с его адресом на прикрепленном бланке. Теперь от бумажной упаковки нестерпимо смердело гнильем.

Старик отнес посылку на кухню, как и в прошлый раз. На ходу наступил босой ступней на осколки тарелки. Осмотревшись, сделал единственный возможный выбор и отправил сверток в морозилку.

Зазвонил телефон. Николай Савельевич угрюмо пошел в коридор к аппарату, попутно глянув на часы — полпятого. Что-то рановато сегодня. «Крепчают суки, раньше только с наступлением темноты могли звонить», — мелькнула мрачная мысль. Но он был настолько вымотан, что не придал этому никакого судьбоносного значения. Значит, будет отвечать на звонки и днем — какая, собственно, разница уже?

— Деда? — Радостно зазвенел Ларискин голосок. — Как здоровье, дедуля? Мы так соскучились по тебе, ты даже не представляешь. Тут столько всего произошло нового! Недавно на рыбалку ездили на пруд, так я там целую щуку вытянула, вот такую большую! А с тобой мы еще и не столько наловим, когда приедешь. Ты же приедешь, деда?

— Да заткнись ты, ради Бога, — пробурчал в трубку Николай Савельевич.

— Опять ты ругаешься, дедуль… Будешь ругаться — на языке бородавки вырастут, — и она рассыпалась мелким ехидным бисером, но в этот раз помимо смеха старик услышал еще приглушенный хрип на фоне.

— Во, слышишь, деда? Это Ленка говорит, что у тебя еще и зубы выпадут. У ней горло сгнило, ее тут только я понимаю, — и снова смех вперемешку с хрипящим клекотом.

— Когда вы уже меня в покое оставите…

— А сам-то как думаешь, черт старый? Засиделся ты в жильцах. Посылочку-то уже получил, небось? — В ее голосе засквозили злорадные нотки. — Открывал посылочку-то? А ты открой-открой, там ведь не только сало. Там еще и Валентина твоя гостинцев положила, порадовать тебя, мудака.

— Да идите вы в жопу со своей посылочкой! — прорычал старик.