Артем думал о закате, и ему было приятно и почти не больно. Он уже не видел, как девушка упала, не в силах справиться с потерей крови и усталостью. Он не хотел знать, выберется она в конце концов или нет.
Хотелось насладиться эйфорией, окутавшей тело. Последние секунды. Мгновения.
Окончательному счастью мешала какая-то мелочь. Будто соринка в глазу. Перед смертью Артем понял, что именно: крохотный кусочек кости — фаланга мизинца, застрявшая в горле.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Наталья Хмелева
Скотина
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Самой омерзительной вещью, по мнению Кирилла, было зеркало.
Он смотрелся в прямоугольный кусок стекла, висевший на стене в прихожей и то, что он видел, было ужасно, начиная с фигуры — в это утро по-особенному толстой и оплывшей… Впрочем, не важно, как сползает живот на жесткую полоску ремня: в первую очередь люди смотрят на лицо, а в этом была главная проблема.
Потому что над белыми уголками воротника торчала обезьянья задница.
Кирилл мял в руках шапку, не в силах оторвать взгляд от пунцовых подушек, чуть тронутых синевой щетины, заплывших глаз и раздутого багряного лба. Помедлив, он надел шапку и застонал: трикотажный колпак сидел на нем, как презерватив, натянутый на Чупа-чупс. Средства от аллергии дома не нашлось, а ехать в аптеку было уже некогда. Оставалось надеяться, что горящий проект отвлечет коллег от его лица, но надежды на это было мало: известно, как люди смакуют несчастья, падающие на голову начальства, а должность ведущего маркетолога позволяла Кириллу считать себя таковым. Он снова застонал — на этот раз от боли — и понял, что до конца жизни будет ненавидеть кайенский перец, или что там вчера сыпала жена в бурито?
Кирилл ощупал щеки. Кожа казалась горячей и пульсировала, словно под ней билось сердце. Его передернуло. Он отвернулся от зеркала, нашарил на тумбочке автомобильные ключи. Реальность походила на сон — слишком живой, пахнущий сквозь открытую дверь кухни сырными тостами и капучино; сон, в котором тряслись колени, а ноющая боль над бровями сводила с ума. Все еще надеясь проснуться, Кирилл вышел на улицу, в натянутой до глаз шапке похожий на диснеевского гнома.
Рабочий день прошел так, как он и предполагал. И хотя реальных доказательств не было, насмешливое сочувствие мерещилось ему на лице каждого, кто заглядывал в кабинет. Рекламная кампания должна была стартовать в конце недели, а потому дверь в «логово» Кирилла, стол которого то и дело сбрасывал скользящие кипы документов и макетов на пол, будто протестуя против царящего на нем беспорядка, открывалась едва ли не каждую минуту. Мерещилось, что коллеги выстроились под дверью и сменяют друг друга лишь для того, чтобы своими глазами увидеть, ужаснуться, покачать головой, а потом сбежать в курилку, хрюкая от смеха и кивая тем, кто еще ожидал своей очереди на бесплатное шоу. Кирилл чувствовал себя, словно выкрашенный от ветрянки зеленкой школьник в общем душе. Смущался, краснел еще больше и даже начал заикаться, чего с ним не случалось уже давно. Работать было невозможно.
Чтобы хоть как-то скрасить отвратительный день, он написал докладную на бухгалтера, раздражавшего его и своим видом, и привычкой скреплять документы степлером. Это подняло настроение, но только до тех пор, пока он не оказался перед зеркалом в ванной, где и застыл, с омерзением разглядывая собственное лицо.
Найденные днем в сумочке секретарши таблетки не помогли: лоб стал вишнево-багряным, а кожа начала слезать, тонкими лохмотьями прилипая к потным пальцам. Еще больше уродуя голову, над бровями вздулись две опухоли — твердые, точно набитые шишки. Ситуация отдавала чертовщиной, но Кирилл не думал об этом. Он считал себя человеком рациональным: он просыпался, пил кофе в кафе на углу, читал новости и строил карьеру в мире логичном и строгом, как график роста продаж. Так было последние пять лет, и повышение до главы отдела маркетинга, на которое недавно намекнуло руководство, вписывалось в этот мир как нельзя лучше.
Жизнь обещала отличный шанс, и Кирилл не был готов менять что-то из-за пошлой аллергии, в появлении которой он обвинял жену.
Вина ее не вызывала сомнений: увлеченная греческой культурой Марго уже не один месяц изводила мужа благовониями и мерзким привкусом необычных специй. Но, если к специям Кирилл, в конце концов, привык, то миртовые листья, которые Марго жгла в спальне, доводили его до бешенства.