Рефераты для дурехи

Мериме мистифицирует читателя: на первый взгляд история поучительно-религиозна и должна продемонстрировать победу Божественного провидения над греховной природой человека. Конфликт между богобоязнью и богохульством, аскетизмом и эпикурейством, казалось бы, благополучно разрешен в пользу праведности. Однако смысл образа дона Хуана из религиозной переводится Мериме в иную плоскость – нравственногуманистическую.

В доне Хуане, согласно трактовке Мериме, нет ничего выдающегося или замечательного. На безнравственные поступки и преступления его толкает одно лишь тщеславие, которому он продолжал служить в рясе монаха. Как не без иронии замечает автор, «теперь он являлся примером для благочестивой общины, как некогда был примером для своих распутных сверстников (С. 122)».

Подлинным нравственным судией дона Хуана становится не Бог, а его возлюбленная Тереса. Герой не выдерживает испытания истинной любовной страстью (репутация сердцееда – очередная мнимость). Тереса, выслушавшая ханжескую проповедь монаха-доминиканца, когда он «попытался изобразить ей раскаяние и поздравить ее со спасением от ужасного несчастья, которое постигло бы их обоих, если бы их план не был пресечен явным вмешательством провидения», восклицает в отчаянии: «Он никогда меня не любил! (С. 122)» – сваливается в горячке и умирает.

Мериме пародирует притворную святость, предпочитая искреннюю человеческую страсть. Дон Педро де Охеда, брат Фаусты и Тересы, вынуждает Дона Хуана драться на дуэли. Ставший братом Амбросио, герой на коленях молит снять с него проклятие. Но когда дон Педро дает ему пощечину, в нем пробуждается «гордость и пылкость его юности (С. 125)», и Дон Хуан убивает обидчика.

В гневном поступке героя, по Мериме, больше подлинной жизни, чем в лицемерном ханжестве настоятеля монастыря, иронически названного «рассудительным», который скрывает преступление («Он сразу понял, какую тень бросит на монастырь это происшествие, если оно получит огласку (С. 126)». Настоятель налагает на дон Хуана епитимью «каждое утро являться к монастырскому повару, чтобы получить от него пощечину. Приняв ее, он неизменно затем подставлял другую щеку, благодаря повара за такое унижение (С. 127)». Чувство дворянской чести, слабый отголосок прежнего героя, не испорченного развратом, теперь навсегда заглушается показным смирением оборотной стороной гордыни.

2.3 «Дон Жуан» Ж.-Б. Мольера – пьеса не о любви, а о религии

«Дон Жуан» Жана-Батиста Мольера – особый Дон Жуан. Во-первых, в ряду других Дон Жуанов он комедийный Дон Жуан, как, впрочем, и его слуга Сганарель. Интересно, что Мольер писал Сганареля для себя. Образ Сганареля много раз появляется в пьесах Мольера, и Мольер неизменно играл его роль в труппе своего театра. [22]Но ведь и Сганарель – комический персонаж, и его самого (его мысли, его чувства) Мольер тоже высмеивает. Мало того, он высмеивает и женщин, которые стали или готовы стать жертвами любвеобильного Дон Жуана. Наконец, Мольер высмеивает и старого отца Дон Жуана, который намерен целыми днями читать нотации своему беспутному сыну.

Что же не высмеиваетМольер? Может быть, убитого Дон Жуаном Командора, точнее его статую? Нет, он высмеивает также и статую Командора. Вообще финал комедии представляется удивительно механистичным. Как будто Мольеру срочно нужно было чем-нибудь окончить Пятый акт, и не нашлось ничего лучшего, как прислать к Дон Жуану смерть-возмездие в лице статуи Командора. Его появление в финале очень похоже на античные финалы многих классических греческих трагедий с их «deiis ex machina» – Бог, спускающийся сверху, как олицетворенное возмездие с небес.

Статуя. Стойте, Дон Жуан! Вчера вы дали мне слово отужинать со мною.

Дон Жуан. Да. Куда надо идти?

Статуя. Дайте мне руку.

Дон Жуан. Вот моя рука.

Статуя. Дон Жуан! Кто закоснел в грехе, того ожидает страшная смерть; кто отверг небесное милосердие, над тем разразятся громы небесные.

Дон Жуан. О небо! Что со мной? Меня сжигает незримый пламень, я больше не в силах его терпеть, все мое тело – как пылающий костер. Ах!

Сильный удар грома; яркие молнии падают на Дон Жуана. Земля разверзается и поглощает его, а из того места, куда он исчез, вырываются языки пламени (С. 247).