Рефлекс змеи

– Это риторический вопрос или приглашение? – сказала она со смехом в глазах.

– Приглашение.

– Я не смогу жить в Ламборне, – сказала она. – Слишком далеко от работы. Ведь ты не можешь жить здесь… так далеко от лошадей?

– Где-нибудь посередине.

Она изумленно посмотрела на меня.

– Ты серьезно?

– Да.

– Но мы… – Она осеклась, оставив вопрос незаконченным.

– Не занимались любовью…

– Ну…

– В общем, – сказал я, – что ты думаешь?

Она тянула время, попивая маленькими глоточками бренди из своего стакана. Я ждал – чуть ли не сто лет.

– Я думаю, – сказала она наконец, – почему бы и не попробовать.

Я улыбнулся, чрезвычайно довольный.

– Не строй такой самоуверенной морды, – сказала она, – и пей свое бренди, пока я не закончу с книгой.

Она снова склонилась над книгой, однако в работе далеко не продвинулась.

– Это плохо, – сказала она. – Как я буду теперь работать? Давай-ка поужинаем.

Она сто лет готовила замороженное рыбное филе, поскольку я обнимал ее за талию и терся подбородком о ее волосы. И когда мы ели, я не чувствовал вкуса еды. У меня было на душе невероятно легко. Ведь я не был уверен, что она скажет «да», и еще меньше ожидал от нее такой невероятной жажды приключений. И забота о ком-то уже казалась не тягостью, а привилегией.

«Здорово, – рассеянно думал я, – как же все это здорово! Неужели лорд Уайт чувствовал то же самое к Дане ден Релган?»

– Когда вернется Саманта? – спросил я.

Клэр покачала головой.

– Слишком скоро.

– Поедешь со мной завтра? – спросил я. – На скачки… а затем где-нибудь побудем вместе…

– Да.

– А Саманта не будет против?

Она изумленно посмотрела на меня.

– Да вряд ли.

– Почему ты смеешься?

– Она пошла в кино. Я спросила, почему это она решила пойти в кино в твой последний вечер здесь. Она сказала, что хочет посмотреть этот фильм. Мне это показалось странным… но я ей поверила. Она видит больше, чем я.

– Господи, – сказал я. – О, женщины!

Пока она снова пыталась закончить работу, я принес мусорную коробку и вынул черный конверт.

Я взял с полки плоскую стеклянную тарелку, вынул из конверта кусок пластика. Положил его в тарелку и вылил туда немного «Аякса». Затаил дыхание.

Почти сразу же проявились темные красновато-коричневые линии. Я покачал тарелку, распространил жидкость по всей поверхности пленки, понимая, что весь оставшийся краситель должен быть покрыт аммиаком прежде, чем свет обесцветит его.

Это был не чертеж, а рукописная надпись.

Выглядела она странно.

Чем сильнее она проявлялась, тем четче я осознавал – с точки зрения чтения, – что пластик лежит не той стороной вверх.

Я перевернул его. Налил еще «Аякса», покачал кювету. И прочел проявившиеся слова так же четко, как они были написаны.

Это было… должно было быть… то, что Дана ден Релган написала на сигаретной обертке.

Героин, кокаин, конопля. Количества, даты, цены, поставщики. Чего же удивляться, что она хочет его вернуть.

Клэр смотрела из-за моего плеча.

– Что ты там нашел?

– То, чего хотела та девушка – Дана – в субботу.

– Дай-ка посмотреть. – Она подошла и заглянула в тарелку. – Это же убийственно, верно?

– М-м.

– Но как же это получилось… вот так?

– Мудрый Джордж Миллес, – с благодарностью сказал я. – Он заставил ее написать список на целлофановой обертке красным фломастером… Ей казалось, что так безопаснее, поскольку сигаретная обертка такая непрочная, такая тонкая… Я ожидал, что и сами слова покажутся неразборчивыми на обертке, да еще на обертке с отпечатанными словами. Но все, что нужно было Джорджу Миллесу, – четкие строки на прозрачном материале, чтобы сделать диазоотпечатки.

Я объяснил ей все, что узнал в Бэсилдоне.

– Наверное, он осторожно снял с обертки пластик, прижал его стеклом поверх диазопленки и подержал на свету. Так список наркотиков был надежно сохранен, и теперь не имело значения, развалится ли обертка или нет. Он спрятал этот список, как и прочее.

– Какой необычный человек!

Я кивнул.

– Необычный. Хотя, понимаешь ли, он не предполагал, что кто-нибудь станет разгадывать его загадки. Он делал их просто для своего удовольствия… и чтобы спрятать записи от разъяренных грабителей.

– В этом он преуспел.

– Да уж.

– А все твои снимки? – с внезапной тревогой спросила она. – Которые там, в картотеке… Представь…

– Успокойся, – сказал я. – Даже если кто-нибудь их украдет и сожжет, останутся негативы. Они хранятся у мясника в морозильнике.

– Наверное, – сказала она, – все фотографы такие одержимые.

Только потом я осознал, что не спорил с ее определением. Я даже не подумал, что я – жокей!

Я спросил – ничего, если я навоняю в кухне аммиаком?

– Пойду мыть голову, – сказала она.