Рефлекс змеи

Я встал из кресла и подошел посмотреть поближе. Там красным по белому пластику было написано: стеклоочиститель «Аякс», с аммиаком. Я взял бутылку и встряхнул ее. Сунул нос в горлышко и принюхался к содержимому. Приятный запах. Не резкий.

– Что такое? – спросила Саманта. – Что ты там высматриваешь?

– Этот стеклоочиститель…

– Ну, и?..

– Зачем мужчине просить жену купить ему «Аякс»?

– Ну и вопрос, – сказала Саманта. – Понятия не имею.

– Вот и она тоже, – сказал я. – Тоже понятия не имела.

Она забрала у меня бутылку и продолжила работу.

– Этим можно мыть любое стекло, – сказала она, – кафель в ванной. Смотровые стекла. Любую полезную вещь.

Я снова сел в кресло и тихонько качнул его. Саманта с улыбкой украдкой глянула на меня.

– Два дня назад ты был страшен, как смерть, – сказала она.

– А теперь?

– Ну, теперь, прежде чем вызывать спасателей, можно и подумать.

– Завтра я побреюсь, – пообещал я.

– Кто тебя избил? – спросила она как бы между прочим. И взгляд ее, и внимание были прикованы к окну. Но вопрос-то все равно был непростым. Тут нужен был не просто ответ, а доверие. Это было как бы требование платы за без вопросов предоставленное убежище. Если я не скажу, она не будет настаивать. Но ведь мы никогда не были так близки – чуть ли не родственники…

«Что мне нужно в этом доме, в котором я чувствую себя все более и более как дома? – думал я. – Я никогда не желал завести семью – это всегдашняя близость, постоянство. Я не желал любовных уз. Никакого гнетущего эмоционального подчинения. И если я удобно устроился тут, глубоко вошел в жизнь тех, кто тут живет, не заставит ли это меня в скором времени вырваться отсюда на свободу, трепеща крылышками? Меняется ли кто-нибудь в основе своей?»

Саманта прочла в моем молчании то, что я и ожидал. Поведение ее слегка изменилось – не то чтобы она стала вести себя недружелюбно, но близости уже не допускалось. Прежде чем она закончит мыть стекло, я стану просто ее гостем, а не… чем? Сыном, братом, племянником, частью ее.

Она светло улыбнулась мне – но это была лишь маска – и поставила чайник.

Клэр вернулась с работы, пряча под веселостью усталость. Она тоже ждала, хотя и не спрашивала.

Где-то в середине ужина я поймал себя на том, что рассказываю им о Джордже Миллесе. Под конец это было не так уж и сложно. Никакого холодного расчета. Я просто рассказал.

– Вы не одобрите, – сказал я. – Я доделал то, что оставил Джордж.

Они слушали, забыв про горошек с лазаньей.[9]

– Итак, вы видите, – сказал я под конец, – дело еще не закончено. Пути назад нет, и нечего жалеть о том, что лучше бы я этого и не начинал. Я еще не знаю, что хочу сделать дальше… но я попросил разрешения пожить здесь несколько дней, потому что в коттедже я себя в безопасности не чувствую. И я не собираюсь жить там постоянно, пока не узнаю, кто хотел меня убить.

– Ты можешь так и не узнать, – сказала Клэр.

– Не говори так, – резко перебила Саманта. – Если он не узнает… – Она осеклась.

– То я не буду знать, как защищаться, – закончил я за нее.

– Может, полиция… – сказала Клэр.

– Может.

Остаток вечера мы провели скорее в размышлениях, чем в депрессии, да и новости из Суиндона были добрыми. Легкие Джереми отошли от паралича. Он все еще дышал через трубку, но за последние двадцать четыре часа наметилось значительное улучшение. Строгий голос, зачитывавший бюллетень, звучал устало. «Могу ли я поговорить с Джереми?» – спросил я. «Сейчас посмотрю, – ответили мне. Через некоторое время строгий голос вернулся. – Нет, он в интенсивной терапии, попробуйте в субботу».

В пятницу утром я долго проторчал в ванной, соскабливая щетину и отрезая концы тонкой прозрачной нити, которой медсестра меня заштопала. Надо признаться, она сделала дело аккуратно. Раны поджили и шрамов, вероятно, не останется. Опухоли также рассосались. Были еще остатки синяков, уже пожелтевших, да еще сломанные зубы. Но то, что смотрело на меня из зеркала, было определенно лицом, а не ночным кошмаром.

Саманта облегченно вздохнула, увидев, что моя физиономия снова обрела цивилизованный вид, и настояла, чтобы я позвонил дантисту.

– Тебе нужно поставить коронки, – сказала она, – и ты их поставишь.

Я их и поставил в тот же день, попозже. Временные, пока не сделают фарфоровые.

Между двумя посещениями поликлиники я съездил к северу от Лондона, в Бэсилдон в Эссексе, где производят фотобумагу. Я поехал туда сам, вместо того чтобы позвонить по телефону, поскольку подумал, что в лицо им будет труднее сказать, что у них нет информации. Так и оказалось.

В приемной мне вежливо сказали, что не знают ни о каком фотоматериале, который был бы с виду похож на пластик или печатную бумагу. Нет ли у меня с собой этих образцов?

Их у меня с собой не было. Я не хотел, чтобы их исследовали, если они вдруг чувствительны к свету. Могу ли я посоветоваться с кем-нибудь еще?

«Трудно», – сказали они.

Я не собирался уходить. «Возможно, вам поможет мистер Кристофер, – сообщили мне в конце концов, – если он не слишком занят».