Реформатор

— А сам посуди. Жили по соседству с нами хазары, и рубились мы с ними нещадно. Да все без толку. Сколь они хаживали грабить Русь? Выдавили их печенеги, и опять нам головная боль. На смену им пришли половцы, и снова-здорово. И с каждым разом враг со степи приходит все злее и дерется лучше других. Но ведь где-то же половцы жили, и кто-то согнал их с насиженных мест. Вот они и подались в эти края. А значит, могут прийти и те, кто их прогнал. А ну как им окажется мало степей, и они захотят наши города?

— Как захотят, так и расхотят, — хмыкнув, возразил князь.

— Ой ли? Русичей раз в десять больше, чем половцев. Да только мы чаще биты, нежели они. На каждую нашу победу приходится три поражения. А то и четыре.

— И в чем ты видишь причину?

— Так и ты ее знаешь. У кочевников всяк мужчина воин. Вот и выходит, что числом их куда как меньше, а войско они выставить могут значительно большее.

— Намекаешь на то, как устроил войско у себя?

— Как у меня, не получится. То траты великие. Да и ни к чему всю молодежь на службу призывать. Тут нужно что-то вроде ромейского фемного войска удумать.

— А как оно у тебя-то? А то слухи разные ходят.

— В Пограничном каждый муж имеет воинскую справу и худо-бедно обучен воинскому ремеслу. Да еще и каждый год на учения собираются. Отроки, достигшие восемнадцати лет, призываются на трехгодичную службу. По окончании этого срока возвращаются домой, унося с собой всю справу и уводя коня. Пашет землю, кует железо, но обязан быть готовым отправиться в поход. Вот и выходит, что людей в моем граде и на заставах куда меньше, чем в Переяславле, а рать я могу выставить под стать воинству князя Ростислава. И в драке мои его воям не уступят.

— И как чернь в узде держать, коли каждый из мужей будет воем?

— А вече на что? У меня это работает. Причем так, что, даже если меня завтра не станет, ничего не изменится. И сын мой, взойдя на стол, ничего порушить не сможет.

— То как великий князь решит, — покачав головой, указал Мономах.

— Не совсем так, Владимир Всеволодович. Град наш стоит на острове, что ничьей землей не является. Заставы во владениях орды Тераккана расположены. И батюшка твой понимает всю неоднозначность такого положения. Плюс польза, исходящая от Пограничного и лично от меня. Иначе он не стал бы со мной уговариваться четыре года назад.

— А ты за эти годы, стало быть, заматерел и теперь можешь дерзить? А коли прикажу тебя и твоих людей казнить немедля? — переломив подвернувшуюся под руку ветку, произнес Владимир.

— Можешь, конечно. Тут и сейчас, твоя сила. Но, может, выслушаешь, а после уж казнить станешь?

— Говори.

— Для начала, коли убьешь меня, это ничего не изменит. Наследовать мне будет мой старший сын. А пока он мал, за градом и землями присмотрят вече, Большой и Малый советы. Да тесть мой поможет внуку устоять. И ничего-то Киев не получит, кроме головной боли и порушенной торговли. Или решите начать большую войну против степи?

— Хорошее начало. Что дальше?

— А дальше, князь, ты смотришь на Пограничное как на занозу. Следует же рассматривать как опыт. Мы пробуем нечто новое, иное устройство власти, основанной на крепкой княжеской руке и воле народа. Когда всяк и каждый знает, что закон един как для крестьянина, так и для князя. Вот и поглядите на это со стороны. Вдруг что-то дельное выйдет.

— Сам же сказываешь, что по-твоему у меня не получится.

— Это в плане войска, а не управления государством.

— А с войском как быть?

— А взять нечто среднее между моим порядком службы и фемным войском. Посидеть подумать, а потом попробовать хоть в твоем Чернигове.

Михаил расстегнул боевой пояс и бросил его перед собой. Потом стащил перевязь с мечом и присовокупил к нему. Расстегнул с боков ремешки и стащил доспех. Расправил плечи, похрустев косточками, и посмотрел на Владимира:

— Я готов.

— К чему?

— Казни меня князь, коли считаешь, что перед тобой враг.

— Дерзок ты, Михаил. Но вот насколько заслужил смерти, я еще не решил. Так что не пришел еще твой час. Облачайся.

— А зачем мне облачаться? Тенек, ветерок. Тело только-только наконец задышало. Да и обед уже готовят, скоро подадут.

— А еще ты наглец, каких мало на белом свете, — не удержался от смеха Мономах.

— Прости, князь, — вновь присаживаясь рядом, произнес Михаил.

— Слышал я, что ты в Пограничном ввел эти, как их, фамилии.

— Просто решил упорядочить роды, как это ведется в том же Царьграде. У кого-то фамилия идет от имени основателя. Ну, вот как у меня, батя мой был сын Романов. Деда крепко уважали в слободе, вот и за мной то прозвище осталось. Так я его и держусь. И дети мои Романовыми будут. Род весь как на ладони, и всем понятно, кто мы такие есть, и по родителю видно, чьих будешь. К примеру, дети твои будут прозываться Владимировичами или Мономаховичами. А ить неверно это. Ибо все вы в первую голову Рюриковичи, потому как род свой ведете от Рюрика. А потому и поминать нужно в первую голову основателя рода, потом имя, а там и батюшку помянуть.

— Хм. Занятно, — огладив бороду, задумчиво произнес Владимир.

Глава 4 В шаге от краха