Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

У меня есть подробности и имена всех лиц, которые были вовлечены в это подлое дело. Я не публикую эти документы сейчас потому, что не хочу дополнительного смятения в уже запутанном и хаотическом состоянии дел в России. Те, кто думают, что, уничтожив меня, они уничтожат свидетельства против себя, ошибаются: если меня убьют, то копии документов, которые хранятся за пределами России и которые будут опубликованы, и вся история этих преступлений, так же как и имена всех преступников, от низших до верхних, станут известными[360].

Копии трехтомного дела действительно хранились в архиве Витте, причем несколько экземпляров и в разных местах. В словах отставного министра содержалась скрытая угроза в адрес власти. По версии графа, изложенной в мемуарах, цель террористов была не столько в физическом устранении его лично, сколько в уничтожении хранящихся у него в доме бумаг, которые представляли интерес для правительства[361].

Несмотря на открывшиеся новые обстоятельства и общественный интерес к этому делу, в начале 1910 года судебный следователь прекратил его – за «необнаружением» виновных и за смертью их руководителя[362]. Тогда возмущенный Витте в мае 1910 года отправил П.А. Столыпину письмо, в котором не только подверг критике отношение правительства к расследованию, но и фактически обвинил представителей власти в причастности к организации покушения. Составителем послания был известный присяжный поверенный П.Е. Рейнбот. Предварительно Витте ознакомил с письмом, а также с трехтомным делом о покушении известных юристов, членов Государственного совета А.Ф. Кони, С.С. Манухина, графа К.И. Палена и Н.С. Таганцева.

В письме к Столыпину опальный министр давал понять, что владеет большим объемом информации о высокопоставленных «заказчиках» преступления и только сановный статус удерживает его от обнародования этих данных:

Если бы я был частным лицом, я бы обратился к общественному мнению, напечатал бы акты следственного производства и комментировал их. Положение, которое я занимаю, и все мое прошлое, конечно, совершенно исключают возможность такого образа действий. Но я смею думать, что ‹…› вы примете меры к прекращению террористической и провокационной деятельности тайных организаций, служащих одновременно и правительству, и политическим партиям, руководимым лицами, состоящими на государственной службе, и снабжаемым «темными» деньгами, и этим избавите и других государственных деятелей от того тяжелого положения, в которое я был поставлен[363].

Иначе говоря, Витте фактически обвинил главу правительства в том, что покушение совершалось с его ведома[364]. По мысли графа, настоящие виновники злодеяния так и не были найдены именно потому, что «правительственные органы обнаружить их и судить не желали»[365]. До этого времени сановник не выражал своей позиции открыто. Теперь же он, по-видимому, действительно разуверился в возможности объективного официального расследования, если позволил себе столь резкие выражения. Многие были осведомлены о письменной перепалке председателя правительства и его предшественника. Согласно мемуарам Витте, Столыпин лично подошел к нему в Государственном совете и прямо спросил: «Из вашего письма, граф, я должен сделать одно заключение: или вы меня считаете идиотом, или же вы находите, что я тоже участвовал в покушении на вашу жизнь?» Граф предпочел уклониться от ответа. И хотя, по мнению камергера И.И. Тхоржевского, хорошо знавшего обоих, Столыпин, сам не ладивший с крайними правыми, таких упреков в свой адрес не заслуживал[366], в результате этого столкновения, по выражению одного из журналистов, «всему Петербургу стало ясно, что бомбу подкинул Столыпин по приказу свыше»[367].