Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

В последние месяцы 1914 года в особняке графа на Каменноостровском проспекте часто бывали посетители. К примеру, в период с 16 ноября по 23 декабря в дневнике наружного наблюдения за Витте зафиксировано тридцать шесть фамилий посетивших его лиц. В их числе – председатель Совета министров И.Л. Горемыкин, товарищ председателя Государственного совета И.Я. Голубев, чины Министерства финансов, отставной премьер-министр В.Н. Коковцов, П.Н. Дурново и др.[754] Постоянно встречался Витте и с газетчиками: с репортером «Петроградского листка» Г.М. Лаппой, издателем «Биржевых ведомостей» С.М. Проппером, сотрудником «Речи» Л.М. Клячко[755]. В доме филерам подкупить никого не удалось. Что творилось за закрытыми дверями особняка Витте, о чем велись беседы – это для тайной полиции оставалось неведомым[756]. Однако сведения о том, кто приезжал к графу, как долго оставался, кого посещал сам сановник, не могли не интересовать власти. Острый интерес его активная деятельность вызывала и в обществе.

2. «Германофил»: реакция общества на антивоенную позицию С.Ю. Витте

К началу войны Витте подошел со сформировавшейся репутацией человека, сочувственно относящегося к Германии. Общество, охваченное патриотическим порывом, воспринимало публичную антимилитаристскую позицию Витте как подтверждение его германофильства. Если верить жандармскому генералу А.И. Спиридовичу, «Витте считали главой “германофильской партии”, что еще больше вооружало против него государя»[757]. Согласно сведениям английского посла Дж. Бьюкенена, его французский коллега, М. Палеолог, в ноябре 1914 года сказал министру иностранных дел Сазонову, что царь должен остановить Витте, мирная агитация которого приобретает «угрожающие размеры». Сазонов предложил дипломату самому поговорить об этом с Николаем II, но тот не решился[758].

Слухи о германофильстве Витте ходили и в союзной Франции. Главой «германофильской партии» его считала, к примеру, известная газета «Le Temps»: «Как кажется, он [Витте. – Э.С.] стал в русской столице центром кружка, в котором охотно обсуждаются средства положить конец войне»[759]. Еще до начала войны пересуды о симпатиях русского сановника к немцам имели широкое хождение и распространялись, по-видимому, не без участия заинтересованных лиц в Германии. Уже знакомый нам корреспондент Витте, М. Леонович, предупреждал его в личном письме в мае 1914 года: «Германия ждет от Вас, что Вы взорвете тройственное согласие и заключите на выгодных для нее условиях новый торговый договор (пусть надеются). Немецкая болтовня об этом перепугала французов. Не мне, конечно, учить Вас, но Вам придется успокоить французов, если Вы хотите не иметь могучего сопротивления с их стороны. Все эти суждения о Вас, конечно, пустые фантазии, и я не писал бы о них Вам, если бы об этом не говорилось в серьезных иностранных сферах»[760].

По-видимому, Сергей Юльевич внял этому совету и, судя по письму некоего Павловского к нему, зондировал ситуацию во Франции на предмет возможности опровергнуть со страниц печати порочащие его слухи. 7 июня 1914 года Павловский сообщал графу, что ему удалось убедить редактора влиятельной французской газеты «Matin» в лживости подобных разговоров: «Я собирался написать вам, когда получил ваше письмо, и по тому же самому делу. Вы можете быть уверены, что клевета о вашей будто бы враждебности к Франции не повторится и повернется в вашу пользу. ‹…› В “Matin” была напечатана депеша, в которой опровергается сплетня о вашей враждебности Франции. ‹…› Сплетне будет положен конец раз навсегда. Я буду вас держать в курсе дела»[761]. Витте придавал большое значение французскому общественному мнению.

Любопытен разговор президента Французской Республики, Р. Пуанкаре, с П.Л. Барком, приехавшим в Париж на совещание министров финансов стран-союзниц в январе 1915 года. Президент живо интересовался, насколько влиятелен Витте в правительственных сферах Петрограда. Пуанкаре, по донесениям М. Палеолога и другим сведениям, был убежден, что «граф Витте – опасный для Франции человек во время мировой войны с Германией». «Всем известно, – заявлял Пуанкаре, – что граф Витте был и остался германофилом, при его же кипучей энергии и необузданном характере нельзя думать, что он останется пассивным зрителем развертывающихся событий»[762].