Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)

В дворянской среде, затронутой реформационным движением, создается кружок Матвея Башкина. К началу 50-х годов XVI в. М. Башкин занимал видное место среди верхушки дворянства. Очень интересны социальные взгляды этого вольнодумца, выступавшего против полного холопства и кабальной зависимости. Гораздо дальше шел в своих взглядах «еретик» Феодосий Косой. Беглый холоп одного из царских вельмож, он выражал интересы крестьянской бедноты и городского плебса. «Рабье учение» Ф. Косого включало в себя проповедь неповиновения властям, развивало идеи равенства, непризнания войн и т. д.[1663]

Напуганное подъемом реформационного движения, правительство Ивана IV приняло чрезвычайные меры по ликвидации «вольномыслия» еретиков, поддержав инквизиционные процессы, которые были организованы осифлянским духовенством.

После того как царю в июне 1553 г. стало известно о «ереси» М. Башкина, он отдал распоряжение об организации следствия по делу о вольнодумном сыне боярском. В октябре 1553 г. состоялся церковный собор, осудивший М. Башкина, и в декабре 1553 г. он был доставлен в Волоколамский монастырь в заключение, очевидно, пожизненное[1664]. Такая же судьба постигла и его соратников.

В ереси был обвинен и глава радикального направления нестяжателей — старец Артемий. В конце января 1554 г. его отлучили от церкви и отправили на «вечное заточение» в Соловецкий монастырь[1665]. Единомышленники Артемия также были разосланы по монастырям. Наконец, около 1554/55 г. «поимали» и доставили в Москву для организации процесса Ф. Косого, которому, однако, удалось бежать из-под стражи и эмигрировать в Литву. В 1556/57 г. состоялся церковный собор, разбиравший дело ряда последователей Феодосия Косого из числа заволжских монахов[1666].

* * *

Обострение классовой борьбы в 50-х годах XVI в. сопровождалось сложными коллизиями внутри господствующего класса. Если дворянство, не удовлетворенное половинчатыми мероприятиями правительства, ждало более решительного осуществления своих социально-политических требований, то феодальная аристократия, наоборот, настороженно относилась к попыткам наступления на ее привилегии. Но дальнейшее укрепление самодержавия было немыслимо без пересмотра княжеско-боярских владельческих прав и уменьшения роли боярства в управлении страной.

Попытка правительства решить земельный вопрос за счет духовных корпораций окончились неудачей, и дальнейшее наступление на духовных феодалов было прекращено, ввиду того что в условиях роста реформационного движения нужно было поддержать церковь, являвшуюся верной идеологической опорой самодержавия.

В разнородном по составу правительстве Алексея Адашева назревал конфликт. Обстоятельства этого конфликта, происшедшего в 1553/54 г., крайне запутаны немногочисленными и очень тенденциозными свидетельствами современников. До нас дошли три основных источника, повествующих о событиях 1553/54 г. Первый из них — текст Синодального списка Лицевого свода, говорящий о попытке бегства за рубеж князя Семена Лобанова-Ростовского в 1554 г., с припиской, в которой раскрываются обстоятельства этого побега[1667]. Второй источник — письмо Ивана Грозного к Андрею Курбскому от 5 июля 1564 г., где говорится, что Адашев и Сильвестр во время болезни царя в марте 1553 г. хотели «воцарити» князя Владимира Старицкого[1668]. Наконец, третий источник — приписка к Царственной книге, где сообщается о боярском «мятеже» во время царской болезни[1669]. Если первый источник как будто не вызывает никаких сомнений с точки зрения достоверности сообщаемых им сведений (об опале на князя С. Лобанова-Ростовского сообщается в дипломатической переписке 1554 г.[1670]), то второй источник совершенно искажает события 1553 г.: Алексея Адашева в «измене» побоялся прямо обвинить даже составитель позднейшей версии о боярском «мятеже» — автор приписок к Царственной книге. Кроме того, в 1579 г. и Курбский отрицал, что он и его сторонники хотели возвести на престол князя Владимира Старицкого[1671].

Подвергнув источниковедческому анализу текст приписок к Царственной книге, Д. Н. Альшиц пришел к выводу, что перед нами результат искажения действительности, ибо никакого боярского мятежа в марте 1553 г. на самом деле не было[1672], а имел место лишь тайный заговор князя Лобанова-Ростовского, о котором стало известно лишь в 1554 г. Об этом «мятеже», по мнению автора, не говорится ни в одном из достоверных источников, а трое его «участников» (Н. Фуников, Д. Курлятев и Д. Палецкий) в 1554 г. даже производили следствие по делу о бегстве князя С. Лобанова-Ростовского, хотя именно с этим деятелем их связал позднее автор летописных приписок. Рассказ о «мятеже», по мнению Д. Н. Альщица, составлен был около 1567/68 г. и имел целью дискредитировать тех, кто к этому времени стали политическими противниками Ивана Грозного.