Регина посмотрела в тёмные, умоляющие глаза мальчика, чертыхнулась и, надев надменную улыбку, гордо вплыла в зал.
Смех, пьяные выкрики и шутки на мгновение стихли и взоры всех пировавших обратились к прекрасной графине. На охоте она была похожа на очаровательного, шаловливого мальчишку-пажа и мужской наряд так подчёркивал изящество и гибкость её тела, что придворные красавицы от злости рвали кружева на своих платьях. А сейчас, посреди этого вертепа, задавшегося целью высмеять её, она походила на древних легендарных королев, недосягаемых в своей безупречности и благородстве. Золотая парча платья и изумрудная тиара на высоко уложенных волосах лишь подчёркивали горделивую царственность её осанки.
Регина обвела присутствующих рассеянным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Но это был не скромно потупленный взор, о нет, напротив, ресницы подрагивали так, словно всё окружавшее графиню не достойно было открытого взгляда этих волшебных серых глаз. Графиня чуть помедлила с почтительным реверансом королю. Совсем чуть-чуть, на самой грани между дозволенным этикетом и дерзостью. Робкая и бесцветная набожная королева, которую Генрих по какой-то одному ему ведомой прихоти потащил за собой в Блуа, бросила на графиню испуганный взгляд беспомощного затравленного зверька. Если графиня, которую так хотели выставить на посмешище, была настоящей королевой, то супруга короля казалась здесь случайно забредшей чужестранкой, готовой вот-вот заплакать от стыда и безнадёжности своего положения. Но Регину сейчас меньше всего заботили проблемы и переживания королевы, ибо будучи сильной и уверенной в себе особой, она редко сочувствовала слабым и жалким созданиям, особенно таким запуганным, некрасивым и безвольным, как Луиза де Водемон.
Итак, Регина приветствовала королевскую чету и, решив, что минимум почтения был ею оказан, решительно направилась к герцогу Анжуйскому, отчаянно жестикулировавшему, чтобы привлечь её внимание. Но едва увидев его, она поняла, что на защиту этого поклонника ей на сегодня уже не придётся рассчитывать — Франсуа был безбожно пьян. Впрочем, почти все в этом зале были ничуть его не трезвее. Глядя на развязное поведение "Летучего эскадрона" и королевских миньонов, нетрудно было представить себе, что здесь будет твориться через два часа, если уже сейчас Фоссеза и девицы д'Астрэ так расстегнули тесные колеты, видимо, заимствованные у своих любовников, что их груди бесстыдно вываливались наружу, а миньоны, обрядившиеся в женские платья, самым отвратным образом задирали юбки и сопровождали это плоскими шутками из солдафонского арсенала. Но она держалась так, как будто стояла на большом валуне посреди моря грязи и нечистот, которые не могли ни коснуться края её туфель, не испачкать одежд. Всё происходящее не могло её задеть, ибо она была даже не выше всего этого — её мир был за пределами окружающего бардака.
И это-то её невозмутимое спокойствие и королевское достоинство, с которым она держалась, заставили Генриха III окончательно потерять рассудок. Он начал что-то бурно обсуждать со своими захмелевшими миньонами.
Регина, занятая исключительно тем, чтобы отражать ставшие совсем уж неприличными домогательства герцога Анжуйского, не обратила на это никакого внимания. От Франсуа Анжуйского так несло потом, вином и луком, что её начинало мутить каждый раз, когда он слишком тесно прижимался к ней и склонял к её уху своё лицо. Спасение пришло, откуда не ждали — внимание любвеобильного герцога отвлекла Прекрасная Коризанда, слывшая до появления графини де Ренель первой красавицей двора и сейчас лелеявшая замыслы стать фавориткой молодого Валуа. Воспользовавшись моментом и наплевав на все честолюбивые замыслы Екатерины-Марии, Регина поспешила исчезнуть из поля зрения Франсуа и наткнулась на г-на Шико, буквально преградившего ей дорогу.
Королевский шут усердно изображал вдребезги пьяного дурака, но графиню трудно было обмануть подобным представлением: Шико был не пьянее её самой, а своим умом превосходил большинство придворных. И потому ещё до того, как он намеренно наступил ей на подол платья, она догадалась, что шут хочет ей что-то сообщить. Громогласно рассыпаясь в пьяных извинениях, он успел шепнуть ей:
— Берегись, графиня. Лучше бы тебе убраться отсюда поскорее.
Регина встревожено оглянулась — шут уже успел раствориться в толпе. Недоброе предчувствие, поселившееся в душе с самого утра, ворочалось и царапалось всё сильнее и нестерпимей. Наконец, она нашла взглядом Мишеля, которого безуспешно пытались напоить две полуобнажённые прелестницы, и сделала ему знак рукой. Мальчишка довольно бесцеремонно оттолкнул девиц и поспешил к графине:
— Что будет угодно вашему сиятельству?
— Мы уходим, Мишель. Гори он в геенне огненной, этот бестиарий. Мне здесь скучно и противно. Проводи меня в мои покои и завтра на рассвете мы возвращаемся в Париж.