— Что бы ни случилось, я всегда буду верить в тебя. В твой гений. В твою любовь… Нет, не только ко мне! Ее я не смогла бы подвергнуть сомнениям и под пытками! В твою любовь к Германии!
— Ах, Ева… — Гитлер потянулся к любимой женщине, ладонь его скользнула по ее щеке. — Если бы ты только представляла, как мне дорога твоя вера. Без тебя я бы был ничем…
Он перехватил ее руку и страстно припал губами к кончикам пальцев.
Чего бы не говорили про Гитлера потомки, мужчиной он был страстным и куртуазным.
— Моя маленькая нимфа.[10]
— Адольф припал губами к запястью Евы. — Патшерль…Ночь была жаркой. Не в смысле климата.
Карла везли в автомобиле с занавешенными окнами, так что он понятия не имел, куда прибыл. Конечно, роскошные внутренние убранства здания наводили на мысль о том, что место совсем непростое, да и референт был чем-то смутно знаком, но такого… Нет, этой встречи он не ожидал. Четверо конвоиров, которым строго (при нем) было приказано с ним не разговаривать и все попытки разговоров с его стороны пресекать, провели его по длинным коридорам, роскошным, украшенными скульптурами лестницам, через приемную, и просто оставили в кабинете какого-то, судя по обстановке, высокопоставленного чиновника. Одного. Не приковали, не связали, просто аккуратно посадили на стул с высокой спинкой, и вышли.
Ждать пришлось около десяти минут — целую вечность для его истерзанного предчувствием концлагерей или казни сознания. А когда дверь в кабинет, не та, в которую вошел он, а другая, для хозяина, ведущая куда-то внутрь, отворилась…
— Хайль Гитлер! — какая внутренняя пружина его подбросила, и заставила вскинуть руку в нацистском приветствии? Гены прадедов, один из которых сложил голову под Сталинградом, а еще один — остался гнить под жарким солнцем Северной Африки? Патриотизм, присущий любому из народов, о чем их противники имеют свойство забывать? Страх и узнавание? Кто знает, если этого не знал и он сам.
Адольф Гитлер — кто еще мог войти в его кабинет без стука? — улыбнулся.
— Присаживайтесь, герр Геббельс. Присаживайтесь. — произнес он, проходя к своему месту во главе стола. — Я же уже знаю, что вы меня не любите. Трудно любить человека, которого объявили Антихристом, а?
— Прошу простить, канц… рейхсканцлер, но трудно любить человека, который привел страну к полувековому унижению. — Карл сел, но с Гитлера глаз не сводил.
У Гитлера, в ответ на его фразу, дернулась щека.
— Я человек. — резко ответил он. — Значит и я мог допускать ошибки, которые теперь намерен исправлять. Вы хотите обвинить меня в человечности моей натуры? Вы бы, на моем месте, смогли поступать лучше?
— Я?!!
— Вы, коль беретесь судить. — Фюрер с трудом сдерживал себя, что мог бы понять любой, его знавший. Но Карл-Вильгельм Геббельс знал Гитлера только по лекциям в школе.
— Я знаю то, чему меня учили, и то что читал сам. — юноша вспыхнул. — А читал я, что умри вы в следующем году, то вошли бы в историю Германии как величайший ее правитель. Круче Бисмарка!
Гитлер о близкой перспективе смерти всерьез никогда не задумывался (особенно после ночи, которую ему подарила Ева), так что эта фраза на миг заставила его смешаться. Чтобы в разговоре, покуда он собирается с мыслями, не возникло паузы, он задал неважный, но уточняющий вопрос.
— Круче, видимо, это более велик. Но Бисмарка? Неужели мои действия потомки оценили столь высоко?
Карл пожал плечами.
— Конечно. Именно вы подняли страну из того пепла, в который она превратилась после Первой Мировой. Но вы же и ввергли ее в гораздо большие беды. И только последнее — официальная история.
Гитлер долго молчал. Очень долго.
— Смелый юноша. — наконец произнес он. — Впрочем… обоснованно смелый. Скажите, Карл, а как вы видите свое будущее?
— А?.. — выпучил глаза Геббельс.
Гитлер поглядел на него с совершенно непередаваемым выражением не-то иронии, не-то долготерпения.
— Ваши знания по истории, которые могут быть полезны Рейху — ничтожны. Так?
— Да… рейхсканцлер. — Карл вынужден был кивнуть, ведь это было правдой.
— Ваши знания по технике еще ничтожнее. Вы знаете как ею пользоваться, и все. Так?
— Да… — с каждой секундой Геббельс чувствовал себя все более ничтожным тараканом.
— За месяц мы получим все, что вы знаете. Меньше. — Адольф махнул рукой. — Что дальше?
— Газенваген? — Карл вздрогнул от догадки.
— Что за идиоты учили вас истории?!! — вскочил с места Фюрер и грохнул по столу кулаком. — Я что — палач своей расы? Убийца своего народа?!! Кем меня выставили в ваши дни?!! Может я и родню всю живьём сожрал?!!
— К-к-казнили… — пролепетал юноша.
— ЧТООООО?!! — Гитлер рванул воротничок. Он все еще помнил — как живую — Ангелу Раубаль, двоюродную сестру и любовницу.
— Говорили, что у вас есть еврейские предки, и чтоб это скрыть… — пролепетал Карл.
— СВОЛОЧИ!!! ПЕДЕРАСТЫ!!! НЕГОДЯИ!!! ПОДОНКИ!!!
Фюрер рухнул в кресло, откуда успел вскочить незадолго до этого, и вдруг, совершенно спокойным голосом, спросил:
— И многие в это верят?