Рейд

Ему охота вздохнуть, может глоток воздуха избавит от тошноты. Но вздохнуть невозможно, носоглотку словно химикатами выжигает, нос забит пылью, а горло пылью и сухим как наждак песком. Глаза тоже не открыть, всё те же пыль и песок. Всё что он смог сделать, так это перевернуться на живот, и тогда он начал кашлять. Он ещё не мог вздохнуть, но сознание уже возвращалось к нему. И пришло оно с песком и пылью в лёгких. С выворачивающим наизнанку кашлем. С тошнотой и звенящим сверлом в голове. И пришло оно с мерзким словом «контузия».

Глава 12

Звон в ушах такой же, как при контузии, и мутит. Хорошо, Господи, как хорошо, что нет ветра и можно сидеть без маски. Если б ещё не эта чёртова жара. Саблин сразу «закидывает» себе в КХЗ четыре «кубика» хладогена. Это чуть помогает. Аким протягивает руку, Юра бледный весь, но понимает. Предаёт ему бутылку с водой. Вода как обычно, едва не горячая. Ничуть не освежила.

— Пять и семь, на запад с понижением, — говорит в коммутатор Червоненко.

Тут раздаётся крик с последней лодки:

— Стойте! Глушите моторы!

В замыкающей лодке во весь рост стоит Татаринов Ефим и машет рукой.

Лодки и так идут на самом малом ходу, но теперь они останавливаются.

— Дальше нельзя, — орёт Ефим, тараща глаза.

«Зачем так орать-то? — с непонятным раздражением думает Саблин. Он морищится. — Орёт на всё болото, дурак».

Едва заметное течение продолжает нести их к большому омуту.

— Якоря, киньте якоря! Остановитесь! — не унимался Татаринов.

С лодки урядника полетел в воду якорь, Саблин почти ткнулся в его лодку и тоже сбросил якорь. Якорь сбросили с лодки, в которой сидели Фёдор Верёвка и Иван Бережко. Все повернулись к Татаринову, ждут, что он скажет. А его лодка подплыла, стала борт о борт с лодкой Саблина. Все лодки сбились в кучу, а так нельзя. Не правильно так.

Татаринов выглядел странно, словно болен, ни капюшона, ни очков, ни маски, глаза шальные, он оглядывает всех и говорит:

— Вы что, не слышите?

— Чего? — спрашивает урядник.

— Рой, — говорит Татаринов и осматривается. — Не слышите? Гудят!

Вот уж не подумал бы Саблин, что так гудит рой. Да, гудит что-то, но точно не рой. Может… трансформатор…

Но урядник встаёт в лодке оглядывается, все остальные тоже смотрят по сторонам. Прислушиваются. Казаки респираторы, очки сняли. Лица у всех серые, серьёзные. И уставшие, а ведь утро ещё.

А Аким разозлился почему-то: «Ну что за дурь?! Откуда тут рою быть? Шершни в степях живут и в лесах, отродясь на воде не жили. Чего Татаринов панику поднимает?»

А Татаринов наклоняется и винтовку поднимает.

«Вот дурак, — думает Саблин опять с раздражением, — никак от шершней собрался винтовкой отбиваться».

Слава Богу, он не один всего этого не одобряет, Вася Кузьмин, что был в лодке с Татариновым, говорит ему:

— Ефим, да ты сядь, чего ты винтовку-то схватил, положи её.

Но Татаринов не садится, стоит, винтовку держит. Тогда и урядник ему говорит:

— Татаринов, положи оружие! Нет тут шершней, просто дождь будет, давление скачет, вот в голове и шумит. Не у тебя одного шумит, у всех так.

А Ефим, смотрит на урядника, лицо растерянное, он и говорит Головину с удивлением:

— Да как же шершней нету, вот же они, вокруг нас летают! — и продолжает как-то зло, с вызовом: — Брешешь ты всё, урядник, — и он вскидывает оружие. Снимает с предохранителя. — Глянь их сколько, только жалить пока не начали!

Вася Кузьмин с ним в лодке сидел на руле, он чуть привстал и ствол винтовку схватил, стал её вниз гнуть. Не дай Бог стрельнёт! Но Ефим ствол у него вырвал и говорит, так как будто понял вот только что:

— Да вы тут все решили меня убить? А?

«Точно рехнулся», — думает Саблин, он никаких шершней не видит. Да ещё и не нравится ему Татаринов, раньше вроде такого не замечал, а сейчас понял: «Не нравится!»

— Ефим, — орёт урядник, — брось винтарь! Это приказ!

— Да сядь ты, — и Вася снова попытался схватиться за ствол винтовки.

Но Татаринов ему не дал: он вскидывает «Тэшку» к плечу, как положено, и… стреляет в Васю. Прямо в сердце. Кузьмин валится на дно лодки, лицом вниз, мёртвый.

Аким смотрит на всё это с непонятным для себя самого спокойствием. В другой раз такое и в голове бы у него не уложилось, а сейчас как будто, так и надо. Это повод! Он теперь зол, на Татаринова, зол не на шутку. Ох, как не любит Саблин паникёров да истериков, а вот теперь уже и повод есть…

— Он сам полез, видели, — орёт Татаринов.

— А ну, оружие положи! — урядник вскакивает в своей лодке на ноги. — Под трибунал пойдёшь, положи винтарь, говорю!

— Под трибунал? — Татаринов вдруг засмеялся. — Я тебе дам «под трибунал».

Он просто поднимает винтовку и стреляет в Головина. С пяти метров никакой пластун не промахнётся. Ефим и попал, десяти миллиметровая пуля разнесла уряднику голову. Он валится из лодки за борт.

— Под трибунал! — вдруг смеётся Татаринов. — Вот тебе и трибунал.