Рейд

– Сошником. Наружный люк выдерживает намного большее давление, чем внутренний. Поэтому внутренний вышибло, а я в это время полез перезаряжать.

Холтснайдер сочувственно кивает.

– Я видел, как один парень так лишился пальцев. У нас сломалось магнитное оружие, а в стволе находился снаряд. Он попытался продуть его, как будто это пыж. Тоже сработало. А замки внутренних дверей защелкнулись. Прежде чем мы успели загерметизировать наружные двери, потеряли две трети атмосферы. – Он бросил взгляд на мою ногу. – Врачи привели его в норму за пару месяцев.

– Это был не мой день, сержант. Мы были там одни. Ближайшее госпитальное судно было на орбите возле Луны-командной. А околачивались мы там прежде всего потому, что у нас испортился второй гипергенератор. Врачи прибыли быстро, но все равно слишком поздно, чтобы спасти мое колено – не столько от полученной раны, сколько от чрезмерных усилий нашего фельдшера. «Фалконьер» был так стар, что больше не годился даже для обучения резервистов, чем мы, собственно, и занимались.

Забавно. Поделившись неприятным прошлым, я почувствовал, что освобождаюсь от него. Я несколько расслабился. Мозги заработали лучше. Я почувствовал, что ко мне возвращаются былые знания.

– Сержант, давай попробуем сначала.

Я не все время провожу в оружейном отсеке. Я попытался, с переменным успехом, посетить всех членов экипажа. Кроме офицеров, с которыми я знаком по Ханаану, лишь Холтснайдер, Джангхауз и Дикерайд более или менее склонны к общению.

Инженеры Вейреса еле-еле соблюдают приличия. В эксплуатационном меня терпят исключительно потому, что им со мной жить. Я слышал, что они убеждены, будто я и есть страшный эйдо. Обстановку в оружейном отсеке улучшили мои занятия с Холтснайдером. Но лишь в операционном отсеке у меня нормальная возможность задавать вопросы. Бригада операционного отсека считает себя корабельной элитой, а такие претензии подразумевают большее сочувствие проблемам другого «интеллектуала».

Я нервничаю. Прошло семнадцать дней, а я топчусь на месте. До сих пор не выучил и половины фамилии. Корабль добрался до зоны патруля – стало быть, до окончания полета осталось не так уж долго. Здесь так много кораблей той фирмы, что скорый контакт неизбежен.

Уэстхауз утверждает, что дорога домой займет около недели с момента, когда кончатся ракеты. Значит, у меня на сбор материала не более десяти дней.

Я сказал об этом командиру во время ленча на двоих в офицерской кают-компании. Все остальные в это время готовились к переходу в рабочий режим. Я так понял, что у него в каждом патруле возникают проблемы, связанные с акклиматизацией новичков.

– Запомни одно. Какие бы они ни были с виду похожими – они все совершенно разные. Если подвести итог, единственное, чем они похожи, так это тем, что стоят на задних ногах. К каждому приходится искать свой подход. С каждым нужно вести себя по-разному.

– Я понимаю. С твоей точки зрения…

– И я, и ты, мы оба искалечены своей работой. На основании чего они могут составить мнение о тебе? Мусор в новостях по головизору. Ты должен разрушить этот имидж.

Я киваю. Более злобный и сварливый народ на свет не рождался. Я готов понять, почему они собачатся, но мне это не по нраву, и я не хочу смешиваться с ними в одну кучу.

– Похоже, что моя единственная надежда – долгий патруль.

Старик молчит. Вместо него говорит его лицо. Он готов вернуться домой хоть сейчас.

Клаймер, по моему убеждению, – самый примитивный из наших военных кораблей. Дешевый, быстро строится, хорошее соотношение цена – эффективность, если верить статистике боевых действий. Поставив на одну чашу весов эту статистику, а на другую – реальную жизнь на клаймере, я пришел к убеждению, что в штабе клаймеры считают расходным материалом – как ракеты, что у них на вооружении.

Мы готовы. Со вчерашнего дня напряжение нарастает. Топчемся на стартовой планке. От полета глубоко в зоне патруля ощущение такое, будто по нервам трут наждачной бумагой. Приближается кульминация. Может быть, меньше часа осталось до дела и до смерти.

Как главный корабль, пусть и не флагман эскадры, мы отделяемся первыми. На флоте Танниана это традиция. Небольшие привилегии для испытанных бойцов. Но чего стоит право первого старта в марафонском забеге?

Момент максимального напряжения заканчивается совершенно неожиданно – мы получаем запечатанные приказы. Корабль-носитель собирается выйти из гипера. А мы перейдем в рабочий режим.

Лицо выходящего из каюты Старика напряжено и бледно. Верхняя губа вздернулась вправо в легкой усмешке. Он подзывает Уэстхауза, старпома, двух младших офицеров из операционного отсека и меня.

– Дело такое, – шепчет он, – что мы долго тут проторчим. От маяка к маяку. Наблюдательный патруль. Мистер Уэстхауз, мы стартуем от девятнадцатого маяка. Данные о маршруте я вам передам, как только просмотрю.