Рейд БТ

Капли дождя плюхались в наполненную водой ржавую консервную банку, стоявшую на поверхности импровизированного стола, в окружении кусков яичной скорлупы, папиросных окурков и стаканчиков из какого-то тонкого полупрозрачного материала. Время от времени вдалеке начинал нарастать свистящий гул, и, затем, в ореоле водяного тумана мимо Степана проносилась очередная машина, обдавая лейтенанта шлепком сырого ветра и заставляя трепыхаться рваную пленку. Однако вряд ли водители машин успевали рассмотреть фигуру в шинели, замершую в неподвижности под навесом.

— Две тысячи четырнадцать минус одна тысяча девятьсот двадцать. Девяносто четыре, сейчас мне должно быть девяносто четыре года. Может и дожил, бы. Если бы войну пережил. Две тысячи пятнадцать минус семьдесят. Одна тысяча девятьсот сорок пятый год. Возможно — май. Значит, нам оставалось воевать еще почти четыре года. Да, мог и не дожить. Родители? Нет, они не дожили точно, даже если не погибли в деревне. Танька? Ей, сейчас, должно быть восемьдесят шесть. Если не погибла при сожжении деревни и дожила. А, узнает она меня сейчас? Это, выходит, сейчас прийти к бабушке — "Здравствуй, я твой старший брат!". Да, нет, она наверняка бы считала, что я погиб на войне.

— Кто еще может меня здесь помнить? Меня? Здесь не помнят даже моей бригады. "Танковый лес" — все, что осталось от моих товарищей. Значит, без топлива, бригада попала в окружение и погибла. И в этом есть моя вина. Я принял решение выехать на большак, нарушил приказ командира. Гибель Скрипчука. Да, видимо, и Галимзянов не добрался до наших. Вот так вот.

Холодное тело револьвера уже давно, казалось, высасывало тепло из правой руки лейтенанта, засунутой в карман шинели. Степан достал увесистый "Наган" из кармана, прокрутил барабан, вслушиваясь в четкие щелчки надежного механизма. — Так может, раз и все?! За невыполнение приказа — другого и не назначат. Просто, привести приговор в исполнение? Самому? Но, что от этого изменится? Найдут возле дороги безымянный труп в военной форме. Товарищей это не вернет.

Лейтенант откинул шомпол и по одному извлек патроны из барабана "Нагана". Расставил их в ряд на столе. Семь цилиндриков с утопленными по верхний обрез гильзы пулями. Семь смертей. Одна из них прошла мимо, когда Степан не погиб в немецкой засаде. Рука отодвинула один патрон в сторону от других. Вторая миновала, когда остался жив после удара об арку бронекорпуса. И второй патрон был отодвинут в сторону. Третья только подмигнула, когда неуправляемый танк скатывался по склону горы. Четвертая… Да что там четвертая — и пятая, и шестая, и седьмая — раз удалось выжить, перепрыгнув через семьдесят три года, значит для чего то это было нужно?

Лейтенант РККА Степан Паничкин собрал раскатившиеся патроны с дощатого стола, тщательно протер и, проворачивая барабан, по одному, вставил в каморы. Убрал револьвер в карман шинели. Встал. Требовалось вернуться к танку. Согласно Уставу РККА, боец отвечает за сохранность вверенного ему оружия.

К танку, Степан вышел час спустя, изрядно проблуждав по намокшему лесу. Когда он уже совсем решил вернуться к дороге и пойти по тропе, по которой он пришел в деревню, из-за очередного куста на него глянул отражатель фары. "Бетушка" стояла, там, где её и оставил Паничкин. На мокрую броню налипли разноцветные листья, упавшие с деревьев, и этот импровизированный камуфляж заставил танк еще больше слиться с окружающей природой. Дождь смыл с травы грязь, разбрызганную катками, размыл и заровнял колеи и, создалось впечатление, что танк, вот так вот, всегда возвышался на поляне среди невысоких кустов.

Подойдя к машине, Степан прислонился к броне танка. Провел рукой по рассеивателю уцелевшей фары, стирая налет грязи со стекла. Танк хмуро наблюдал за человеком через узкий глаз триплекса в люке механика-водителя. Сколько людей уже успело подержаться за его рычаги, испытать азарт управления боевой машиной, и со всеми ними БТ старался щедро делиться своей силой. Его мотор уверенно разгонял броневую коробку корпуса, пружины подвески надежно проглатывали ухабы и выбоины, влетавшие под гусеницы. Тонкий ствол пушки всегда был готов отправить в противника раскаленное жало снаряда. Вот только для всего этого нужна была воля человека управляющего машиной. Человеческие руки должны были двигать рычагами, крутить рукоятки наводки, тянуть спусковой крючок. Только во взаимодействии человека и машины рождалась полноценная боевая единица. А когда один из компонентов этой системы, стоит, глядя в никуда — только и остается "бетушке", молча и терпеливо ожидать решения своего командира.