Рейд на Сан и Вислу

Впереди, конечно, шли разведчики. Они развернулись веером и прощупывают, разглядывают бугры, дороги и бездорожье. Справа, к Камень–Каширскому, рыскает со своим отделением неутомимый Кашицкий. Прямо перед нами мчится на трех санях долговязый Журов, и его длинная, как у журавля, шея вертится во все стороны, острые глаза пограничника шарят по горизонту. А налево, у самой железной дороги, гарцует верхом Миша Демин, более известный среди товарищей под кличкой Мишка Ария; его прозвали так за чудесный голос, которым он услаждает на привалах слух партизанок… А Шкурат и Мурашко — разведчики из третьего Кролевецкого? А Иван Дудка и ученики знаменитого Швайки? А уралец Берсенев? А бравая комсомолка Надя Цыганко? Все они освещают нам путь, делают нас — руководителей рейда — более зоркими и уверенными.

Но стремительность движения рейдирующих подразделений и частей зависит не только от хорошо поставленной разведки сил противника и умения командира противопоставить его разуму — свой. В партизанской войне особенно следует учитывать, как встретит тебя на «оперативном просторе» народ. В любой войне действия войск во многом зависят от окружающей их среды, а в партизанской — особенно. При движении в рейде партизанского соединения этим больше всего определяется успех или провал! Среда либо увеличивает твои силы многократно, либо, при неблагоприятных обстоятельствах, не только тормозит движение, но и умаляет боевую силу и результат рейда.

Мы уже познали это на собственной шкуре летом.

«Надо было не в Гуцулию переться, а на Советскую Подолию и на Хотин идти. Там революционные традиции Котовского да гайдучества были бы нашим резервом», — говаривали тогда не раз и Тутученко, и Бережной.

Теперь же мы двигаемся при самых благоприятных условиях по освоенному партизанами району. И это, бесспорно, облегчает нашу задачу. Переход через партизанский край — просто отдых. Надо его использовать. Лежу на розвальнях, и под скрип полозьев хорошо думается.

Правильно ли у нас расставлены командирские кадры? Каждый ли из командиров стоит на том самом месте, где он может принести максимум пользы? Этого одним махом не сделаешь. Но главное, пожалуй, уже сделано: комбаты подобрались неплохие, командиры рот и политруки — тоже. А вот с разведкой вопрос еще не решен. Там дельный командир — капитан Бережной. Но его пора выдвигать — он возглавляет нашу главразведку с самых Брянских лесов. Кого же на место Бережного? Ну, конечно, Роберта Кляйна. Он уже пригляделся… Хуже дело с политсоставом. Здесь у нас явная слабина. Нельзя же на байках Цымбала политработу строить. Да и наш «комиссар Мыкола» тоже еще неопытен. Правда, газеты у нас пока есть и люди их читают, сводки Совинформбюро принимаются по радио исправно. Но это ведь не все. Это даже, пожалуй, не главное в том, чем определяется политико–моральное состояние личного состава… Политико–моральное состояние я представляю себе как тончайшее кружево отношений между людьми, их боевых дел, их быта, поступков. Многие из партизан побывали в плену. У многих оставил рубцы на душах трагический сорок первый год. Эти травмы не разглядишь сразу, но они есть… А характеры, а просто привычки? Вон в Глинном половина батальона слушала Цымбалову байку, столпившись у дверей, а другая половина дрыхла на соломе.

Еще недавно большинство из наших людей имело тесное общение с фронтом. Это, несомненно, дало им хорошую зарядку. Но любой аккумулятор, даже при самом бережном его использовании, рано или поздно откажет, если его вовремя не перезарядят. Надо, пожалуй, подсказать Солдатенко, чтобы он и остальные политработники почаще напоминали партизанам о нашей святой обязанности — помогать фронту. Ребята, конечно, и сами прекрасно понимают это, но текучка, ежедневные хлопоты могут заслонить в их памяти первоочередную нашу задачу. Особенно важно, чтобы помнили об этой задаче разведчики. Мы обязаны вести разведку не только на себя, а и на фронт…

В раздумьях не заметил, как отмахали за день по санной дороге километров шестьдесят. Поздно ночью разместились по хатам. Зашел в штаб, лег, а мысли все о том же.

Захотелось кое–что записать. Зажег «летучую мышь», как всегда предусмотрительно оставленную ординарцем у постели. Но вскоре шорох за стеной заставил отвлечься от записной книжки. Покосившись взглядом в сторону окна, увидел приплющенный стеклом нос и озорные удивленные глаза подчаска. Делаю вид, что не замечаю его, и через минуту слышу разговор вполголоса:

— Маракует чегой–то над бумагой. Вот чудак. Я бы спал без задних ног на его месте…

— А чего не спишь? — добродушно спрашивает старший.

— Так я ж на часах…

— Сам ты чудак… Тоже — на часах…

Смешок, легкий тумак и возня. Слов не слышно.

Тушу свет, натягиваю кожух и спокойно засыпаю по рекомендации шустрого подчаска.

14