Рейдер

Настя склонила голову к отцовскому плечу, а Некрасов грустно вздохнул и посмотрел на противоположную стену, где висел огромный портрет кисти Александра Шилова. Красивая моложавая женщина смотрела на обитателей комнаты и словно готова была им сказать что-то вроде: «Доброе утро, мои родные! Как дела?!»

– Была бы жива мама, все было бы иначе, – тяжело уронил Валерий Матвеевич.

Настя мгновенно приложила свою ладошку к его рту.

– Папа, я тебя прошу, не надо! Маме там хорошо. А портрет мне этот никогда не нравился, да и мама его не любила.

Некрасов снова вздохнул. Настя напоминала свою маму каждым жестом.

– Папка, не грусти! – затормошила его дочь. – А вместо портрета лучше давай повесим фотографию. Помнишь, ту, когда вы только поженились, а я родилась. Вы – еще студенты, а я – лысый колобок!

Губернатор засмеялся: ему тоже нравилась эта фотография. Да и вообще, его дочь смотрела в самую суть вещей. Встречая на каком-нибудь мероприятии очередного министра, она порой говорила: «Фу-у, какой неприятный тип!», и, странным образом, именно этот человек доставлял Некрасову хлопоты. Или, наоборот, отмечала: «Удивительно милый человек!» Проходило время, и Валерий Матвеевич снова признавал: дочь права.

«Если бы она так же не ошибалась с этим адвокатом…» – мелькнула непрошеная мысль.

– А что этот Павлов… тебе не звонил? – вдогонку ушедшей на кухню дочери крикнул он.

– Он в Москву не так давно уехал, – отозвалась Настя.

«Интересно, – отметил губернатор, – у его клиента Батракова только что пансионат «отжали», а он – запросто уезжает в Москву… Мне бы его проблемы…»

Губернатор вздохнул: возле Тригорского НИИ уже крутились понаехавшие из столицы журналисты, и ему в такой ситуации оставлять город было не с руки, но, как известно, приглашения от первого лица страны обсуждению не подлежат. Да и вокруг Кремля определенно что-то происходило – уж на то, чтобы понять это, многолетнего опыта Некрасова хватало.

Администратор

Когда тригорская история была, в общем, закончена, Марк Минаевич Фрид снова загрустил. Ему нравилось не только играть роль Великого Олигарха, но и участвовать в спасении людей, освобождать заложников – в общем, влиять на общественные процессы, а значит, жить.

Так бывает, что останавливается «Роллс-Ройс», и вышедший из него бизнесмен в страусиных ботинках и бобровом пальто покупает у бабки-торговки подгорелый пирожок с картошкой и смачно уплетает его за обе щеки. Нечто подобное происходило и с Фридом. Да, государство признало за ним право быть миллиардером, однако сам он вдруг начал утрачивать вкус к жизни и все чаще чувствовал себя так, словно живет в стеклянной банке, наполненной абсолютным вакуумом.

Однажды он даже проехался в метро, ловко удрав от телохранителей, и успел осилить целых три остановки! И только на выходе из метро «Арбатская» его обнаружила и взяла под охрану взмыленная команда бойцов во главе с таким же взмыленным начальником безопасности. Но Фрид был счастлив: пообщавшись под землей с простыми гражданами, торговцами и бомжами, населяющими наш некогда лучший в мире метрополитен имени Ленина, Марк Минаевич еще и еще раз убедился: мир несовершенен и нуждается в его, Фрида, участии и помощи. Но, увы, мир об этой помощи опять не просил.

Пребывая в таком пессимистичном настроении, связанном еще и с тем, что давно обещанная ему в Администрации государственная должность никак не находилась, Марк уединялся в кабинете и часами пилил свою любимую скрипку. В такие периоды его секретарь страстно желала написать заявление об уходе, и только исключительно хорошая зарплата помогала ей как-то дожить до конца рабочего дня. Но когда он заканчивал седьмую пьесу, секретарь вошла в кабинет и принесла Фриду хоть сколько-нибудь свежую новость.

– Марк Минаевич, вас к телефону из Администрации Президента. – Она покосилась на скрипку и добавила, сделав значительное выражение лица: – Говорят – срочно!

– Соединяйте, раз срочно.

Марк подошел к столу и снял трубку, стилизованную под пистолет Макарова, так что со стороны казалось, будто олигарх решил свести счеты со своей богатой, сытой жизнью. Этот телефонный аппарат подарил Фриду бывший министр внутренних дел, преподнеся заодно и настоящий наградной «Макаров». В трубке раздался радостный звонкий голос.

– Марк Минаевич? Приемная Чиркова, – молниеносно выпалила секретарь. – С вами хотел бы переговорить Вячеслав Григорьевич. Соединяю.

Фрид рассмеялся: он знал, откуда такая торопливость. В приемной Чиркова, как и в тех приемных, куда дозванивались его помощники, никогда не слыхали отказов или каких-либо возражений от разговора с человеком, чье имя в новой России стало почти нарицательным. Телефон крякнул, и в трубке Марк услышал знакомый ровный, уверенный голос:

– Марик? Привет, дорогой. Как дела идут? Как семья? Как сам? – И, не дожидаясь ответа, тут же: – Надеюсь, все прекрасно, ведь по-другому у тебя и не бывает.

– Да-да, Слава, все хорошо, – уныло отозвался Марк.

– Ну и славненько. Слышал новый анекдот про нашего шефа?