Рейдовый батальон

– В общем, строить и ложиться спать возле нас, себе эспээс тоже создай. Дубино, скажи, что освобождаю от охранения; будешь на связи. Охранять только нас. Если меня «духи» ночью уволокут – яйца отрежу. Понял?

– Понял, – широко заулыбался Свекольников.

В темноте блестели зубы и глаза, а что лицо чумазое, заметно было даже в темноте.

Да, война в горах – не сахар. Воды – в обрез, на трое суток две-три фляги, и этой водой не помоешься. К нашему сухпайку в последнее время стали давать гигиенические салфетки, которые пахли спиртом и одеколоном. Одной из них можно протереть лицо, шею, пошоркать руки. Лицо ототрешь, а руки – чисто символически. Зубы не почистишь, это можно сделать, лишь когда к технике спустишься. Тогда помоешься и попьешь вволю.

В первом взводе у костерка, спрятавшись за камнями, сидели два узбека и кипятили в чайничке воду. Маленький на литр кипятка, взятый в каком-то кишлаке, он давно весь покрылся сажей толщиной в палец. Вода уже кипела. Солдаты о чем-то разговаривали на родном языке.

– Ну что, бабаи, согрели чай? Заварку покруче – и все свободны, разводите свои «хала-бала» во сне!

Улыбки стерлись с лица. Якубов-маленький разлил жидкость по кружкам и уже хотел уходить. Но ротный остановил его.

– Якубов! Ты почему все время волком глядишь? Глаза у тебя недобрые, взгляд мне твой не нравится! Подобрей, или сгною!

– По-рюски не понимай, капитан! – ответил тот и, закинув за спину автомат, заковылял в темноту.

– Вот и пойми их: о чем говорили – не поймешь, глядит волчонком, в глазах – неприязнь. Прижмешь – улыбается, а отвернешься – жди нож в спину. «Узбекская мафия» в роте сильна. Нужно ее искоренять, а у меня замена на носу. Так что эти заботы будут твои и нового ротного. Я и так уже в Афгане пересидел, переслужил, – выдал глубокомысленно ротный.

– Ваня, не все они – гнусы. Вон Якубов-большой, которого Гурбоном зовут, – отличный боец, Рахмонов – хороший механик, – слабо возразил я.

Это было чисто символическое возражение. Мусульмане, за исключением таджиков, воевать не любили и не хотели. Чай погонять, плов сварить, мясо пожарить – это они любят, а воевать – нет. Да и война со своими единоверцами тем более им была неприятна. Вот если б где-нибудь в Европе против «бледнолицых», может, все было бы по-другому, но вряд ли. Не солдаты они.

– Узбек – не солдат, узбек – дехканин, – подытожил Кавун. – У меня в роте, когда я стоял на посту, на дороге, случай был. Ночью «духи» поперели на выносной пост. Сержант-узбек побежал, все остальные узбеки побежали, их по склону потом и постреляли, за пулеметом остался русский солдат. Он и бился до последнего патрона, подорвал себя последней гранатой, а если б все отстреливались, то «духи» бы не подобрались даже к посту. Все б выжили. Вспомни, в Бамиане кто струсил? Хайтбаев, как шакал, ползал, скулил. А ведь сержант. Кто сбежал от Острогина? Хафизов. А ведь у него был пулемет. А с пулеметом Сергей высоту бы удержал. Таджики – это бойцы, солдаты. Вон, «братья-мусульмане» Зибоев, Мурзаилов – это орлы! А узбек – не солдат. Русский царь где их всегда использовал? В трудовой армии: окопы рыть, дороги строить. А у нас их в роте тридцать процентов, а всего мусульманского «интернационала» процентов шестьдесят. Вот и бьемся: офицеры, зам. комвзвода да несколько солдат. Не бегут и в спину не стреляют, и то ладно. Да, к сожалению, нас, русских, не любят.

– Ваня, ты ж украинец? – засмеялся я.

– Я не украинец, повторяю, а хохол! Разницу уже знаешь? Нет еще? У Подорожника не спросил? Я тебе уже ведь говорил. Расскажет, поинтересуйся, – вновь рассмеялся ротный. – Ладно, давай пить чай. А все очень просто: украинец живет на Украине, а хохол – там, где лучше.

Чай был отменный, хорошо заварен. Откуда-то взялись пара лепешек, сахар.

– Вот видишь: чай, лепешки – мастера. Передвижная чайхана. А воевать – это не они, – с грустью закончил ротный.

Чай в горах на свежем воздухе, под звездами, когда нет изнуряющей жары, обдувает легкий прохладный ветерок – это верх блаженства. Да если он заварен мастерски, да еще настоящий, а не помои, то так бы всю ночь сидел и пил. И лепешки были хороши. Теплые камни грели тело, вытянутые ноги сильно гудели. Шесть часов отдохнут мои конечности, а завтра вновь их разбивать и стаптывать. Сколько придется пройти, никто не знает. Пройти-то что, а вот штурмовать мощный укрепрайон, где несколько пулеметов – вот где беда!

– Ваня, какие сегодня потери были в батальоне? – спросил я с грустью.

– У нас в роте, сам знаешь, никаких, а в разведроте и у десантуры имеются. У разведчиков – один убит и трое ранено. В третьей роте тоже троих зацепило, в разведвзводе зацепило одного, один ранен во взводе связи. Еще нашу вертушку сбили и штурмовик повредили.

– Я в бинокль наблюдал, как штурмовик заходил на бомбометание, а «дух» даже не прячется, а стоит и стреляет из ДШК. Там сзади – пещерка, он на минуту скроется, а как самолет пролетает над укреплениями, выбегает и вслед – очередь за очередью.

– В этих Черных горах за месяц уже четыре летательных аппарата сбили, вот нас и притащили сюда.