Рэймидж и барабанный бой

— Ну, если у них нет никаких орудий, — прервала его Джанна торжествующе, — почему мы не можем просто продолжать стрелять в них, пока они не сдадутся?

— Я не говорил, что у них нет никаких орудий, — ответил Рэймидж, стараясь скрыть свое раздражение. — Я просто сказал «Если бы они не имели» — но они имеют.

— Ну ладно, хотя жаль. Мы произвели бы прекрасное впечатление, приведя на буксире такое большое судно в Гибралтар.

— Если вы представите маленького ослика, тянущего большую телегу, нагруженную блоками каррарского мрамора через Альпы, то это будет прямо про нас. Его водоизмещение… в общем, если вы поставите его на весы, то увидите, что он весит приблизительно 1 300 тонн против наших 160 тонн.

— Минус вес ее мачт! — воскликнул Антонио.

— Мачты, стеньги, реи, бушприт, утлегарь, такелаж, блоки, паруса и шлюпки. Да, — признал Рэймидж с иронией, — можете вычесть приблизительно сто тонн — немного меньше чем вес «Кэтлин»

Саутвик окликнул его:

— Вы можете теперь видеть его, сэр.

Рэймидж разглядел маленький черный прямоугольник, поднявшийся над линией горизонта, когда «Кэтлин» приблизилась к нему, и указал на него Джанне. Фрегат был на расстоянии приблизительно в одиннадцать миль. Он глянул за корму на след куттера: он делал приблизительно пять — шесть узлов, так что пройдет почти два часа до того, как они окажутся в пределах досягаемости. Достаточно близко, точнее, чтобы узнать имя корабля.

Он задавался вопросом впоследствии, почему он передумал, почему спустился и сменил свой лучший мундир на старый, цвет которого яркое солнце, соленые брызги и постоянная стирка и чистка сделали приятно бледно-синим — этот цвет нравился ему больше оригинального.

Глава третья

Рэймидж временно занимал каюту Саутвика, который в свою очередь перебрался на место следующего по старшинству — Джона Апплеби, помощника штурмана. Он едва успел переодеться, когда Джанна позвала из своей каюты. С серьезным видом она указала жестом, чтобы он закрыл дверь, и, не зная, что она собирается сказать, Рэймидж приказал часовому встать на расстоянии нескольких футов, вне пределов слышимости.

Она поднялась из-за стола, резко развернув кресло, встала перед ним и коснулась правой рукой шрама у него над бровью.

— Нико…

— Маркиза…

— Милорд…

Они оба рассмеялись, и, чтобы помочь ей преодолеть смущение, мешавшее начать, он сказал:

— Сожмите кулаки, закройте глаза и скажите это!

— Это не мое дело, Нико, но…

— Но?..

— …но было бы мудрее оставить это испанское судно, не…

— Не позволив вам прыгнуть на борт, захватить его без посторонней помощи и поднять флаг Вольтерры?

— Говорите серьезно, Нико! Я имею в виду: разве люди не станут говорить, что вы убежали — что вы отказались попытаться захватить его?

— Некоторые могут и, вероятно, будут. Другие скажут, что было бы безумием даже пытаться предпринять что-либо против судна в восемь раз больше «Кэтлин». Третьи — и среди них адмирал сэр Джон Джервис и коммодор Нельсон — скажут, что я уже нарушил приказы, собираясь подойти достаточно близко, чтобы опознать судно. Вы понимаете, что коммодор приказал мне доставить вас и Антонио в Гибралтар как можно быстрее и самым безопасным маршрутом? Это означает, что я должен бежать, а не сражаться, кого бы мы ни встретили.

— Да, но Антонио боится, что, поскольку ни сэра Джона, ни коммодора в Гибралтаре нет, один из врагов вашего отца может причинить вам неприятности, как они сделали это в Бастии. В конце концов, кто знает, что могло произойти там, если бы коммодор не прибыл в разгар того позорного трибунала?

Он сам подумал обо всем этом задолго до того, как Джексон опознал судно как испанское, и понимал, что страхи Джанны обоснованы. Было нелегко служить на флоте, будучи единственным сыном Джона Аглоу Рэймиджа, десятого графа Блази, адмирала Белого флага, корнуольского помещика, человека честного и отважного и при этом после адмирала Бинга — самого знаменитого козла отпущения столетия; человек, честь, карьеру и едва не самую жизнь которого отняло правительство, чтобы избежать собственной отставки. Да, это было нелегко и время от времени казалось просто невозможным, но…

— О чем вы думаете, Нико?

На мгновение он забыл, что она стоит рядом.

— Вспомнил, как однажды сказала моя мать: у меня тот же изъян, что и у моего отца.

— Какой? — быстро спросила она, внезапно почувствовав страх.

— Ни одного из нас не интересуют простые задачи — кто-то должен сказать, что это невозможно, чтобы мы приложили все силы.

— Ну, я думаю, это где-то на полпути между изъяном и достоинством.