Рэймидж и барабанный бой

Он может оставить донов в покое сразу после того, как установит название корабля, — отметить их местоположение и передать координаты первому британскому военному кораблю, который встретит. Или он может… ну ладно, легче определить сначала, чего он не можетсделать. Очевидно, он не может взять фрегат на абордаж, потому что испанцы превосходят его людей численностью по крайней мере в четыре раза. И при этом он не может затопить его орудийным огнем. Таким образом, приготовления Саутвика к буксировке просто смехотворны.

И все же… все же он должен помнить, что пуганая ворона куста боится, что утопающий хватается за соломинку. Из собственного горького опыта он знал, что хуже всего (кроме воды, заливающей судно так быстро, что не успевают откачивать помпы) — это лишиться мачт; без них корабль становится беспомощной игрушкой ветров и течений. Без стабилизирующего эффекта мачт и парусов судно болтается как свинья в навозной жиже, и поскольку испанцы все еще не установили временный рангоут, значит, не могли этого сделать. Они в сотнях миль от самого близкого испанского или французского порта, далеко от проторенных морских путей, так что только чудо может послать им другое испанское судно. А меньше чем в ста милях к югу — африканское побережье, где почти каждый залив служит пристанищем для берберских пиратов, которые перережут им глотки просто ради удовольствия и чьи быстрые галеры с христианскими рабами на веслах часто посещают эту часть моря… Да, испанцы сейчас боятся — боятся дрейфовать по прихоти ветров и течений, боятся что дюжина берберских галер подкрадется к ним в темноте и высадит на борт несколько сотен пиратов. Но пока что они, вероятно, не настолько боятся, чтобы хвататься за соломинку. Надо добавить еще что-то, чтобы превратить их страх в панику…

Если бы он мог надуть донов, заставить их поверить, что он может разрушить их судно, если они не примут альтернативу — сдаться и идти на буксире… Но если он даже сотворит такое чудо — сможет ли малютка «Кэтлин» буксировать такую громадину? Прецедента он не помнил, и был только один способ узнать.

Рэймидж разглядывал фрегат и снова проклинал судьбу, которая подбросила это чудовище в пределах видимости его впередсмотрящих, слыша, как матросы вокруг него все еще смеются и шутят, и чувствуя, что Джанна наблюдает за ним. Веселая ругань Саутвика, подбадривающего людей, которые разматывали трос, доносилась с бака.

Рэймидж стал рассматривать каждого матроса на палубе по отдельности. Он знал их всех по именам, знал большинство их изъянов и достоинств. Нескольких он повысил в звании — и всех одинаково любил. Потом он посмотрел на Джанну и Антонио и заставил себя вообразить, как все они лежат на палубе мертвые, в лужах собственной крови, в то время как «Кэтлин» пытается уйти от бортового залпа фрегата, потому что он просчитался и испанцы не позволили себя обмануть.

Он может проиграть все — его корабль, жизнь, Джанну, экипаж, который слепо и с охотой доверяет ему, — и в сравнении с этим, очень немного получит, если преуспеет. Возможно, несколько сдержанных похвальных слов от сэра Джона и коммодора, но скорее выговор за то, что он не уделил должно внимание приказам. Конечно, о нем не упомянут в «Лондонской газете» — в случае успеха ему не станут задавать щекотливых вопросов, но едва ли он может ожидать награды за неповиновение.

Депеша адмирала в Адмиралтейство с одобрительным отзывом об офицере, впоследствии напечатанная в «Газете», была мечтой всех — от гардемарина до заслуженного капитана, так как это означало быстро продвижение по службе (достающееся, думал он с горечью, лишь тем отмеченным счастливчикам, кто пережил свои подвиги, описанные в депеше).

Зачем даже думать о попытке захватить фрегат? Неужели его захватил поток бесплодных мечтаний? Или — пришла вдруг отрезвляющая мысль — он становится одержимым игроком, вроде тех бледных, нервных джентльменов со стеклянными глазами, которые заполняют «Уайтс», ведомые в этот модный игорный дом неким внутренним демоном, чтобы поставить половину состояния на выпавшую карту или брошенные на стол кости? Рискуя любимым поместьем, женой, детьми, положением в обществе ради удовлетворения желания, столь же благородного — и, очевидно, столь же непреодолимого, — как желание помочиться?

Рэймидж удивлялся тому, что способен беспристрастно оценивать ситуацию. Его отец будет горд, если он преуспеет — и так же горд, если потерпит неудачу, потому что для него главное, чтобы сын попытался. Джанна ничего не понимает в подстерегающих его опасностях, она просто молода и порывиста, и все же она хочет, чтобы он попытался — возможно, по той же самой причине, что его отец, но также и потому, что она наслаждается приключениями. Когда он спас ее из-под носа наступающих французов, он также спас ее от тюрьмы, в которую превратилась бы жизнь молодой женщины, возглавляющей одну из самых влиятельных семей в Тоскане; женщины, которую мать воспитала как мальчика в отчаянной попытке помочь справиться с управлением пусть и небольшим, но неспокойным государством.