Рэймидж и барабанный бой

Внизу на палубе мальчишка-барабанщик все еще отбивал дробь; его барабан казался больше, чем он сам. Наблюдая сверху, как матросы занимают места по боевому расписанию, Джексон оценил постоянные тренировки последних недель: ни один человек не пошел не в ту сторону, никто не стоял на пути у других, никто не бежал и не кричал. Уже сняты были найтовы с карронад, командиры расчетов принесли замки и запальные шнуры и устанавливали их, повесив рожки с порохом для затравки на шею; банники, прибойники и правила были разложены у каждого орудия. Носовые помпы уже заливали палубу потоками воды перед четырьмя матросами, которые двигались с носа на корму, рассыпая горсти песка как сеятели в поле; песок нужен, чтобы никто не поскользнулся, а вода — чтобы просыпанный случайно порох не воспламенился от трения.

Пять человек притащили снизу точильное колесо, и уже несколько матросов выстроились в очередь с абордажными саблями, пиками и томагавками, взятыми со стоек. Другие моряки тащили к орудиям деревянные ведра и заполняли их до половины пресной водой из лагуна, чтобы орудийные расчеты могли освежиться во время боя. Другие, более широкие, но мелкие ведра заполнялись морской водой — чтобы смачивать банники, которыми будут прочищать стволы и гасить остатки горящего пороха после каждого выстрела, а также охлаждать стволы. Несколько бочонков на поддонах, с прорезями по торцам тоже стояли на местах, в прорези были вставлены фитили, и их тлеющие концы свисали над поддонами с водой — подальше от пороха, но всегда под рукой, если кремень в пушечном замке даст осечку.

Американец представлял, что сейчас происходит в расположенном на нижней палубе артиллерийском погребе: завесы развернуты, свисая сверху донизу, словно тяжелые одеяла, и пропитаны водой, чтобы погасить искру от случайного взрыва поблизости от помещения, где разложены маленькие картузы с порохом для карронад. Снаружи за завесами ждут мальчишки — подносчики пороха. Они болтают, взволнованные, и ждут, когда им выдадут картузы, которые они уложат в специальные деревянные кокоры с крышками и веревочными ручками и побегут на палубу к назначенным каждому орудиям, мечтая о славе — и больше смерти их пугает рык командира расчета, если из-за них перезарядка пушки задержится хоть на секунду.

Резкий скрежет внизу вновь навел Джексона на мысли о мистере Рэймидже, который терпеть не мог звук, издаваемый точилом. Матрос начал вертеть колесо, и Джексон увидел мистера Саутвика с его жутким тесаком в руке: он указал матросу, чтобы тот полил точильный камень водой и начал затачивать лезвие с видом опытного живодера, время от времени рассматривая лезвие на свет и осторожно пробуя его пальцем.

Заметив, что Рэймидж смотрит на него, Джексон поспешно поднял трубу и навел ее на фрегат.

— Джексон! Если тебя больше интересует то, чем мы тут занимаемся, оставь трубу впередсмотрящему и заряди мои пистолеты.

— Так точно, сэр! — Благодарный, американец начал спускаться по выбленкам.

Саутвик ругался, потому что в одном месте снял слишком много металла, нарушив кривизну клинка, но исправлять ошибку придется позже, потому что матросы с саблями в нетерпении ждут своей очереди. Саутвик любил свой клинок, и когда он вдвигал его в пошитые из сыромятной кожи ножны, настолько жесткие, что ими можно было легко сломать человеку руку, он каждый раз думал, что это — настоящее оружие для битвы, тяжелое, но притом уравновешенное, а шершавое прикосновение рукояти к ладони напоминало ему, что он сам поймал акулу, содрал с нее кожу и обработал ее. Нет, его меч не был одной из тех узких полосок жести, украшенных томпаком и фальшивыми камнями, что пригодны только для торжественных церемоний, — это был меч для настоящего мужчины.

Не зная, какой эффект произвел его энтузиазм на мысли капитана и его решение в течение последних пятнадцати минут, Саутвик готов был отдать все, чтобы узнать, что на уме у Рэймиджа, каков его план захвата фрегата. Штурману это казалось невозможным, и он уже почти готов был сказать об этом мистеру Рэймиджу, но не мог придумать как потактичнее выразиться. Так или иначе, капитан выглядел достаточно уверенным с тех самых пор, как корпус фрегата поднялся над линией горизонта и было высказано предположение, что это испанец. Очевидно, у него был план, хотя Саутвик готов был признать, что если бы он принимал решение, он уже двигался бы в сторону Гибралтара, просто отметив в судовом журнале время, принадлежность корабля и его координаты.

Стоя с наветренной стороны от рулевых, Рэймидж казался спокойным в потертом синем мундире и поношенной шляпе, шелковая кокарда которой была так затерта, что походила на черный георгин. Он чувствовал по тому, как ведут себя матросы, что они уверены, будто движутся к быстрой и легкой победе, благодаря его блестящему плану. Но его ум никогда не был настолько свободен от планов и идей, а «Кэтлин» очень быстро сближался с фрегатом — и, черт, как его раздражал скрежет этого точильного камня!