— О, на самом деле ничего — за исключением той громадной штуки, — сказала она, указывая на фрегат. — У меня есть предчувствие…
— Какое? — спросил Рэймидж.
— Это… это глупо, Нико, но я чувствую, что фрегат принесет нам неудачу.
Рэймидж рассмеялся.
— Вы должны знать средство от дурного глаза!
— Не шутите с дурным глазом, Нико…
— Тогда не будьте настолько серьезны. Я заметил, что наш испанский друг не может отвести свои хитрые глаза от вас!
— Он так смотрит, что я чувствую себя грязной, — сказала она, поежившись. — Я не доверяю ему.
— Уверен, что нет, — сказал Рэймидж. — И я тоже. Именно поэтому два моряка охраняют его. В конце концов, он — наш враг!
— Враг… — задумчиво проговорила она. — Этот толстяк там…
Антонио сказал холодно:
— Что толстяк медленно задушит вас — и всех остальных также, — если это позволит ему получить его судно назад.
— Мне холодно, — сказала Джанна. — Я ложусь спать.
Рэймидж и Антонио поцеловали ей руку, и она пожелала доброй ночи «мистеру Сасвику», который ответил почтительным поклоном.
Когда она спустилась вниз, Антонио спросил:
— Вы ждете неприятностей?
— Ну, я не могу представить, что они могут сделать — разве что бросить буксир. Это им не поможет, потому что мы, очевидно, просто подождем рассвета и потопим их.
— Но у вас есть… Как сказать по-английски: предчувствие?
— Есть — но, вероятно, это просто реакция на все эти волнения.
— Надеюсь, что так, — сказал Антонио. — Что ж, я тоже устал, так что
Несколько минут спустя Рэймидж внезапно тоже почувствовал себя усталым и решил немного поспать на случай, если его поднимут среди ночи.
— Мистер Саутвик, я спущусь на пару часов. Соблюдайте обычный ночной распорядок. Если будет что-нибудь подозрительное — даже самый слабый намек — вызывайте меня. И раздайте пистолеты и мушкеты самым надежным людям, и абордажные сабли, пики и томагавки остальным.
Десять минут спустя Рэймидж, был растянут полностью одетый в его раскладушку в глубоком сне, его два пистолета, оба в половине петуха, подворачивали против сторон холста.
Джексон тоже устал, но когда сгустилась тьма, неопределимое беспокойство отгоняло все мысли о сне. Он наблюдал, как штурман обходит палубу, коротко переговаривая с впередсмотрящими посередине судна и по каждому борту на носу. Старикан был внимателен: у всех карронад, которые оставили выдвинутыми на ночь, он проверил тали и казенную часть, удостоверился, что холщевые чехлы надежно закрывают замки, чтобы влажный ночной воздух не добрался до кремней. Когда штурман дошел до кормы, он увидел американца.
— Что ж, Джексон, это был напряженный день.
— Да, сэр, и, вероятно, ночь тоже будет напряженной.
— Вы думаете, что доны попытаются что-то сделать, а?
— Ну, мы бы сделали, если бы были на их месте!
— Именно так, но есть и разница. Они выглядели как послушные овцы, когда я был на борту.
— Надеюсь, вы правы, сэр. Однако, если они начнут что-то…
Ворчание Саутвика указывало на то, что он слабо верил в такую возможность. Затем он спросил:
— Между прочим, Джексон, ты действительно американец?
— Да, сэр.
— Когда ты родился?
— Не уверен в точной дате, сэр, — сказал Джексон осторожно.
— Родился англичанином, это я гарантирую; до 74-го, когда ваш народ восстал!
— Возможно сэр. Но теперь я американец в полном смысле слова.
— И у тебя есть Протекция? — Голос Саутвика был уверенным, словно он утверждал, а не спрашивал, и Джексон медленно проговорил:
— Да сэр. У меня есть должным образом заверенная Протекция.
— Почему же ты не воспользовался ею?
Джексон переступил с ноги на ногу. Упорный допрос штурмана не возмущал его. Большинству людей было любопытно, что не удивительно, так как Протекция, подписанная
Мистер Киф далее удостоверял, что к упомянутому
Этот клочок бумаги с американским орлом на верху и надписью
«Соединенные Штаты Америки»
,