Рэймидж и барабанный бой

Рэймиджу потребовалось три или четыре минуты, чтобы найти правильное положение руля, при котором «Кэтлин» встречала волны, правой скулой, равномерно поднимаясь, хотя иногда срезая гребни, которые переливались через фальшборт.

— Она достаточно ровно стоит теперь, — прокричал Саутвик ему в ухо. — Это даст коку шанс приготовить в котле что-нибудь горячее!

Рэймидж кивнул, но он знал, что вид флагмана сэра Джона согреет его гораздо лучше, чем что-либо, что может приготовить даже самый опытный и терпеливый кок.

Глава шестнадцатая

Шторм продолжался еще три дня. Во всем судне едва ли осталось хоть одно сухое место: после месяцев на палящем солнце планки палубы усохли, и теперь, когда корабельный корпус качался на высоких волнах, вода постоянно заливала палубу и просачивалась вниз повсюду. Гамаки и одежда стали влажными, а потом мокрыми; плесень росла стремительно, как пахучий зеленый рак, питаемый влажностью. И час за часом «Кэтлин» кланялась волнам, медленно — мучительно медленно, как казалось Рэймиджу, — продвигаясь на северо-восток.

Наконец в пятницу утром ветер начал отходить к юго-востоку и несколько слабеть. Это могло означать что силы шторма иссякают, но, как Саутвик объяснил Рэймиджу, это могло также быть предупреждением, что другой шторм — на сей раз из Атлантики — надвигается на них. Оба они боялись, что один из печально известных в этих широтах юго-восточных ветров загонит «Кэтлин» в большой залив между мысом Сент-Винсент и рифами мыса Трафальгар. Сотни судов за эти годы были загнаны в залив, неспособные пробиться против ветра, чтобы пройти мыс Сент-Винсент на одном галсе или Трафальгар на другом, и обычно это кончалось крушением на низкой песчаной отмели между Уэльвой, в устье реки Одилы (откуда Колумб отправился в 1492 году в его первое путешествие на Гаити), и Сан-Лукар-де-Баррамеда, в устье Гвадалквивира, откуда Магеллан вышел в кругосветное плаванье в 1519-м. Эти сорок с небольшим миль между отправными точками двух самых знаменитых путешествий в истории видели конец множества других…

За час до полудня облачность начала расползаться, обнажая клочки синего неба, и за пятнадцать минут до полудня Саутвик появился на палубе с его древним квадрантом.

За пять минут до полудня разрыв облачности позволил ему начать измерения. После того, как помощник боцмана пробил восемь склянок, Рэймидж посмотрел на него вопросительно, и Саутвик сказал:

— Вполне уверен в этом, сэр, — и спустился в каюту, чтобы произвести вычисления. Несколько минут спустя, оставив помощника боцмана на вахте, Рэймидж присоединился к нему, и когда они уселись в духоте крошечной каюты, штурман указал на широту, которую он вычислил, и на два креста, поставленные на влажной и покрытой пятнами плесени карте.

— Мы примерно здесь, сэр, — возможно немного дальше к западу, — сказал он, коротким указательным пальцем уверенно тыча в расположенный южнее крест, — а здесь точка рандеву.

— Ближе, чем я надеялся.

— Да, сэр, хотя здесь есть течение, которое сносит нас к юго-востоку, разумеется.

— Очень хорошо, мистер Саутвик, мы возьмем курс на точку рандеву.

Спустя два часа после рассвета в воскресенье «Кэтлин» легла в дрейф возле «Виктори», как пескарь у бока кита, и Рэймидж поднялся на борт и объяснил капитану Роберту Колдеру, который был старшим капитаном флота, что у него срочные новости для адмирала.

Колдер настаивал, что должен знать, о чем идет речь, прежде чем допустить его к сэру Джону, но Рэймидж со смесью упрямства и важности, отказался говорить, так как Колдер не имел никакого права спрашивать. Дальнейший спор был прерван юным мичманом, пришедшим, чтобы сказать Колдеру, что адмирал хочет видеть мистера Рэймиджа в своей каюте немедленно. Рэймидж поспешил на корму, надеясь оставить Колдера на хорошо выскобленной палубе флагмана. Хотя они встретились впервые, он сразу почувствовал неприязнь к нему.

Каюта адмирала была просторной, и холст, покрывающий палубу и разрисованный большими черными и белыми квадратами, напоминал огромную шахматную доску. Сэр Джон ждал его, стоя спиной к высоким узким кормовым окнам, так что его лицо было в тени, стоя в знакомой позе — склонив немного маленькую голову к плечу, заложив руки за спину; затем он поднял пристальный взгляд.

— Ну, мистер Рэймидж, последнее, что я слышал из Гибралтара, это то, что вы сдали свое судно и были заключенным в испанской тюрьме.

Выражение лица было безразлично, несмотря на ехидные нотки в голосе, и прежде, чем Рэймидж смог ответить, он продолжил:

— Вы встречали капитана Халлуэлла? Он на борту как мой гость. Бен, это молодой человек, о котором я говорил вам, — Рэймидж, сын графа Блази. У него есть обыкновение интерпретировать приказы в соответствии с его собственными целями — я чуть не сказал «прихотями». До сих пор он также удовлетворил запросы вышестоящих должностных лиц. Я верю, — добавил он, поворачиваясь к Рэймиджу, — что это счастливое положение дел продлится, хотя я никогда не встречал игрока, который умер богатым человеком на склоне лет.