Рэймидж и барабанный бой

К тому времени, когда Тарифа была на траверзе и с наступлением темноты, Рэймидж увидел, что погода быстро ухудшается, так что только чудо могло спасти их от идущего с востока шторма на рассвете, и он должен был решить в течение следующего часа, искать ли ему какого-то убежища вдоль испанского побережья, которое плавно закруглялось к северу, к мысу Трафальгар и Кадису, или гнать судно прямо к мысу Сент-Винсент, рискуя в конечном счете быть вынужденным бежать на запад под штормовым ветром: этот курс уведет его далеко в Атлантику, оставив мыс Сент-Винсент в сорока или пятидесяти милях к северу.

Правила безопасного судовождения были на стороне укрытия вблизи испанского побережья, но клочок бумаги, запертый в ящике стола, не говоря уж о Специальном уполномоченном, который подчеркивал каждое слово, стуча кулаком по столу, когда говорил: «Управляйте… судном… и управляйте… матросами… как вы… никогда… не управляли… ими прежде… даже если вы… встретите… шторм… каждый… день…», — не оставили ему выбора: он должен плыть по прямой, невзирая на риск попасть в шторм. Было некоторое утешение в том, что если этот же шторм застигнет флот Кордовы, идущий через Пролив, испанцам с их большими трехпалубниками и неуклюжими транспортами предстоит намного более трудная борьба, чтобы добраться до Кадиса, не будучи унесенными далеко в Атлантику.

Вся сила шторма — который был страшен даже для леванта — обрушилась на «Кэтлин», когда она миновала Пролив и вышла в Атлантику, с мысом Спартель на раковине ее левого борта, отмечающем точку, где африканское побережье внезапно резко изгибалось к югу, начиная кривую, которая закончится в Гвинейском заливе, почти на экваторе, в то время как на траверзе правого борта горы Испании исчезли, повернув на север к Кадису.

Саутвик клялся, что этот шторм — худший левант, который он когда-либо видел, но Рэймидж, и напуганный, и восхищающийся невольно его магической и так свободно растрачиваемой мощью, полагал что крохотные размеры «Кэтлин» преувеличивают силу шторма. Но шторм не мог начаться в более неподходящее время: восточный ветер, несущийся, не встречая преград, возможно, через тысячу миль Средиземного моря, теперь как в воронку дул сквозь узкий пролив между высоких гор Испании и Африки, где и без того бешеный воздушный поток еще сжимался и усиливался, прежде чем встретиться с набравшим полную силу течением, направленным из Атлантики в Средиземное море.

Ветер против течения — худшая комбинация из всех.

Их огромные силы собирали большие волны, которые росли и катились, вздымая гребни, с которых ветер срывал клочья пены и брызг, тащил их над гребнями, образуя длинные полосы, отчего поверхность походила на зеленый с белыми пятнами мрамор.

Рэймидж стоял вместе с Саутвиком у гакаборта и смотрел назад, где одна волна за другой вырастали, обрушиваясь на корму; целые горы воды с их пологими склонами угрожали затопить судно, каждая вздымала над ними свой гребень, очевидно, полная решимости смыть с палубы людей, слишком ошеломленных, чтобы задаваться вопросом, как все это выдержать такая хрупкая деревянная коробка, а как «Кэтлин».

Снова и снова накатывали волны, неустанные, на вид бесконечные, и еще более пугающие, так как каждая уже несла в себе необъятную силу, но еще более усиливалась, прирастая изнутри, вздымаясь все выше и выше, пока Рэймиджу, чье воображение усиливалось страхом и усталостью, не начинало казаться, что он смотрит в поток, предназначенный, чтобы затопить весь мир. Гребень каждой волны нес загибающуюся, шипящую шапку белой пены, разбиваемую кильватерным следом «Кэтлин», который чертил на склоне волны исчезающе тонкую двойную спираль, похожую на тонкую пружину карманных часов.

Время шло, и Рэймидж едва замечал новых матросов у руля по мере смены вахт. Он видел только, как волна за волной устремляются в беспощадную погоню за куттером. Как раз тогда, когда ревущий гребень собирался обрушиться на палубу «Кэтлин», корма судна поднималась (начиная, как это всегда казалось, с некоторым опозданием), а нос зарывался немного, словно судно изображало неуверенный реверанс. Внезапно гребень оказывался прямо под килем, сначала поднимая корму еще выше и делая реверанс глубже, потом гребень скользил вперед, запрокидывая судно, как на гигантских качелях, так что корма погружалась в воду, а нос высоко взмывал в воздух на гребне волны.

Так же внезапно, как прибывала, эта волна вдруг заканчивалась: в течение нескольких секунд «Кэтлин» почти мертво лежала на воде, погруженная глубоко во впадину между двумя волнами, так что ее крошечный штормовой кливер трепетал, лишенный ветра. И тут же следующая волна резко вырастала за кормой…

Внезапно Саутвик указал на что-то. В нескольких сотнях ярдов за кормой странная волна мчались к ним. Гребень, словно отлитый из какой-то твердой массы, все еще сохранял форму клина и все еще поднимался выше и выше.