Рэймидж и барабанный бой

По мере того, как он наблюдал, Рэймидж со стыдом признавался себе, что его сочувствие к испанцам растет: он полагал, что они проигрывают, а чуть позже он был уверен в этом.

Так как сэр Джон уже поднял сигнал номер пять «Атаковать врага», все британские корабли были вольны стрелять, как только у них появится цель. В этот момент, думал он, каждое орудие на «Каллодене» заряжено; каждое орудие его левого борта готово стрелять. И судя по тому, что он слышал о капитане Троубридже, он будет ждать до последнего момента с целью для максимального эффекта огня, зная, что дым его первого бортового залпа (почти всегда нацеленного точнее всего) потом будет мешать его пушкарям, дрейфуя по ветру и закрывая врага.

Клубы дыма вдоль левого борта «Каллодена»; потом отдаленный гром. Он поглядел на Саутвика, который схватил подзорную трубу Джексона. Сражение дня святого Валентина началось. Клубы дыма замедлились и рассеялись, сливаясь в низкое облако, дрейфующее по ветру чуть выше поверхности моря.

Потом более долгий раскат грома — и он увидел, что «Бленхейм» изрыгает дым бортового залпа. Стреляли ли они оба в то же самое испанское судно? «Принц Георг», третий в британской линии, дал свой первый залп в ту же секунду, когда «Каллоден» дал второй, и буквально через мгновение грохот раскатился над морем, и стал виден дым второй бортового залпа «Бленхейма».

Таким образом, эти шесть испанцев проиграли гонку: достигнув воображаемого перекрестка первыми, британские корабли были в состоянии дать бортовые залпы в носы вражеских кораблей. Потом сквозь дым он увидел, как два ведущих испанские корабля, поворачивают на правый борт, идя параллельным, но противоположный британцам курсом, и отдаленный грохот, сопровождаемый другим, показал, что они открыли ответный огонь, как только их борта обратились в сторону британцев.

Внезапно Саутвик, все еще прижимая подзорную трубу к глазу, закричал взволнованно. Да! Оба испанца продолжили поворачиваться: вместо того, чтобы остаться на противоположном курсе, они удирали, сопровождаемые другими четырьмя.

— Взяли курс прямо на Кадис! — вопил Саутвик. — Эту полудюжину Кордовы можно списывать со счета!

Снова «Каллоден», «Принц Георг» и «Бленхейм» стреляли, и дым, плывущий по ветру, скрыл всех шестерых испанцев от взгляда Рэймиджа.

— Сэр! — кричал Саутвик, хотя Рэймидж был только в паре ярдов от него, указывая взволнованно на девятнадцать судов Кордовы по правому борту. Они также пытались уйти: лидеры поворачивали на левый борт, ложась на противоположный британцам курс. Через несколько минут они окажутся по правому борту «Каллодена», и Рэймидж представил себе, как его люди из расчетов левого борта, поспешно перебегают, чтобы усилить расчеты правого борта.

Поворачивая подзорную трубу, чтобы рассмотреть все подразделение Кордовы, Рэймидж был удивлен, увидев в перспективе и в увеличенном изображении, насколько ведущие суда сгрудились по три и по четыре в ряд, так что их очертания слились воедино, превратившись в сплошную линию открытых орудийных портов, стволы пушек торчали как щетина на жесткой щетке.

Красный корпус «Сантиссима Тринидад» (ее белые бортовые полосы были прорезаны через геометрически точные интервалы четырьмя рядами открытых орудийных портов), был более заметным, хотя перед ним находились «Сальвадор дель Мундо» и «Сан Хосеф», оба трехпалубники, «Сан Николас» и еще один семидесятичетырехпушечный, которого он не мог опознать.

Эти пять кораблей закрыли многие другие, но вопреки отсутствию четкого строя — или, возможно, как раз благодаря этому, — они выглядели огромными. Рэймидж был рад опустить подзорную трубу и увидеть их снова в отдалении, но несколько впечатлений остались — среди них нос «Сан Николаса», выкрашенный алой краской и украшенный огромной позолоченной фигурой святого, в честь которого назвали судно.

Он услышал, как Стаффорд сказал:

— Если ваши уши захрустят, это значит, коммодор использует нас как прокладку между «Капитаном» и «Сантой Тринидадой»!

И Стаффорд, вероятно, был совсем немного не прав: через десять или двадцать минут «Кэтлин» будет зажата между верхним жерновом линии Кордовы с наветренной стороны и нижним жерновом британцев с подветренной. Однако если бы коммодор хотел видеть ее с подветренной стороны, он дал бы сигнал.

— У нас будет самый лучший вид на гильотину, — сказал Стаффорд с явным удовольствием одному из своих помощников. — А ты знаешь парня, который имеет лучший вид? Да ведь это тот, которому отрубают башку! Если, конечно, они не уложат его мордой вниз, чтобы он не видел, как падает нож.

— Ты хотел бы видеть, как он падает, Стаф? — спросил кто-то.

— А то! Не люблю, когда кто-то подкрадывается сзади.

— Но проклятый нож не крадется к тебе. Он падает быстрее, чем главный старшина выжрет бутылку рома, протащенную контрабандой на борт.

— Быстро или медленно, мне все равно нравится видеть то, что падает, — сказал Стаффорд философски. — Как тогда, когда я упал с грота-рея.

— Когда ты что? — Недоверие в голосе было очевидно.