— А кем он был до получения титула?
— Говорят, из семьи горшечника. Откуда-то с юга, говорят, из портового города Дюк.
Поужинав (кстати, хозяин Таверны не нас встречал, а Ольерта провожал) и покивав головой в такт рассказам о нападении гоблинов и о коварном тролле, я отправился спать. Точнее — впитывать новый кусок информации о новом для меня Мире.
Спалось в эту ночь, как обычно в этом Мире после чего-то по-настоящему впечатляющего. То есть — выключился-включился. Только под утро снилась всякая муть, причем в буквальном смысле слова. Какой-то нереально густой туман, как в мультиках рисуют. И я бреду в этом тумане, и какое-то странное сосущее чувство внутри. Из-за этого «молока» вокруг как само собой вырвалось:
— Я ежик. Я упал в реку…
Раздавшееся в ответ уханье филина (или совы — не специалист я на слух различать) прокатилось по спине стайкой мурашек. Еще хватило куражу или дури ляпнуть:
— Псих!
Тут внутренний голос буквально взвыл: «Грань! Грань рядом!», после чего сотворил с нашим общим телом и сознанием нечто эдакое — и я проснулся. Стоя около двери своей комнатушки, причем в полном снаряжении. Или это автопилот у меня такой, что я собрался, не приходя в сознание, или сон с туманом был далеко не просто сном.
Ну, раз уж оделся — пойду вниз, в общий зал. И насчет завтрака поразведать, и по поводу борьбы со щетиной. Бритва-то у меня была, но вот мой станочек Wilkinson Sword превратился в тривиальную «опаску». Может, она и была прямым аналогом инструмента золингеновской стали, но вот навыка общения с таким орудием самоубийцы-маньяка у меня не было. Один раз я побрился на полном автопилоте, на рефлексах не то тела, не то второго «я». Однако воспоминания о том, как я, не отдавая себе отчета в вытворяемом, вожу по горлу острейшей железякой, до сих пор вызывали нервную дрожь. Да и останься станок в исходном состоянии — без воды (желательно — горячей) и мыла было бы трудновато обойтись. Бороду отпустить, что ли?
Спускаясь в зал, я осознал, что теперь я в курсе местных денежных отношений. Забавно — тут, в Мире, также существовала когда-то двенадцатеричная система счета, как и производная от нее шестидесятеричная. И если у нас она осталась в качестве системы отсчета времени и в градусной мере углов, то здесь — в денежных расчетах. Один золотой делился на шестьдесят серебряных монет, серебрушка — на сто двадцать медяков. По крайней мере — в Империи. Монету, как и положено для феодального мира, чеканили все, кто мог себе позволить. Подлинность золотой или серебряной монеты определялась подлинностью металла и весом. С медью было сложнее, тут многое зависело от авторитета чеканившего монету государства. Взять, например, медный чайник, к которому приценивался накануне. Если пересчитать его цену в медные монеты, то, в зависимости от номинала медяков, металла в них могло оказать раза в три меньше, чем ушло на посудину.
Как следствие, если самовольная чеканка серебра и золота могла, при надлежащем качестве изделий, сойти с рук — не считая штрафа в виде тройного размера неуплаченного налога, — то за штамповку меди эти самые руки обрубали. Как вариант — каторжные работы в шахтах.
Кстати говоря, солер — и правда золотая монета. Названная в честь себя неким старинным императором. По сравнению с ним тот Людовик, что «Король-Солнце», был образцом скромности. Этот, Солер третий, дошел до того, что не себя сравнивал с Солнцем, а наоборот — светило называли «Солероликим» и «почти столь же сиятельным, как Император». Клиника, в общем говоря. А за попытки разрубить монету имени императора карали, как за покушение на него самого. Что закономерно, хоть для некоторых и неожиданно, привело к росту спроса на серебро и цен на него… Сейчас же и золото, и серебро любой чеканки режутся на ура. Вот только расчеты такой «резанкой» — занятие продолжительное и увлекательное…
Кстати говоря, мелкие серебрушки, что мне достались ранее, были не имперской чеканки. И будучи весом в одну восьмую имперской «луны», стоили тем не менее в десять раз дешевле — политика и курсообразование уже начинали работать. Вчера еще у меня был вопрос — почему бы не переплавить их в слиток и не продать по себестоимости? Сегодня я уже знал, что неклейменый слиток будет стоить намного дешевле, чем монеты того же веса, да и клейменный в банке, подтвердившем чистоту и вес металла, тоже будет чуть дешевле — на стоимость чеканки монет, по официальной версии.
Пока я сидел за столиком, ожидая заказ и перебирая в голове новые сведения о Мире, этот самый Мир тоже не дремал. Ко мне подсел Драун и, озираясь по сторонам, произнес:
— А вот скажи-ка мне, Стражи — они ведь тоже дву… эээ… люди, правда?
— И люди тоже… — я как-то не был расположен разгадывать шарады говорливого спутника, своих загадок хватало.
— Значит, и Стражам тоже монеты нужны, а? — он хитро подмигнул. При этом старался, чтоб никто со стороны это подмигивание не заметил.
— Были бы не нужны — от дележки трофеев бы отказался. Я же не отказывался?
— Нет… — Драун был явно выбит из колеи задуманного течения разговора.