Они [воспоминания] пришли ко мне во время бомбардировок Берлина в годы войны [Второй мировой войны; в другом месте Рупрехт Шульц упомянул годы: 1942–1943]. Сигнал воздушной тревоги звучал для нас 700 раз; не каждый раз сирена сопровождалась воздушным налётом, но бомбили нас часто. Каждую ночь мы дежурили [чтобы поднять тревогу в случае пожара]. Я вёл дневник, несмотря на то, что это было запрещено. Часы дежурства чередовались; по субботам я привык заниматься своим бизнесом, поэтому брал часы дежурства с вечера субботы до утра понедельника. Моё предприятие находилось на Брайтенштрассе, напротив старого Берлинского дворца. Это здание было построено во времена Тридцатилетней войны и было внесено в реестр исторических памятников. Мне разрешалось лежать на кушетке, но я должен был оставаться полностью одетым, в состоянии боевой готовности. (Эту обязанность нельзя было возлагать на кого попало.) В такие часы [дежурства] я иной раз доделывал работу, накопившуюся за неделю на моём предприятии. Как я уже сказал, здание было старое и романтичное; сейф был древний, из соображений секретности стоявший не на открытом месте, а как бы скрытый в своего рода коридоре, едва освещавшемся. Обычно я подходил к этому сейфу, брал [и проверял] бухгалтерские книги. Так всё и началось. Мне пришло на ум, что эти бухгалтерские книги показывают, как у нас идут дела. Тогда всякий раз, когда я подходил к этому сейфу и вынимал из него бухгалтерские книги, я говорил себе: «Когда-то в прошлом ты уже бывал в такой ситуации. Что же представляла собой эта [прежняя] ситуация?» Это чувство усиливалось, а затем я увидел — не находясь в трансе или в сонливом состоянии, но практически воочию — свой образ из прошлого. В тот день на мне была одежда для торжественных вечерних приёмов, с высоким воротником: я пришёл с какого-то мероприятия в честь знаменательного дня. Я был разорён. Мой работник убежал с деньгами, присвоил их и скрылся. Я сел за бухгалтерские книги и увидел, что выхода нет. Всё было кончено. Тогда я, уединившись в комнате, пустил пулю себе в голову, в правый висок. И если вы назовёте это образным ясновидением, то я — воспоминаниями.
В другом заявлении (датированном 8 июня 1960 года) Рупрехт Шульц особо подчеркнул сходства между его ситуацией в 1942–1943 годы и ситуацией в предыдущей жизни. Он писал: