Рейс

Всю ночь не смыкавший глаз в ожидании вестей с фронта Белкин впал в бешенство. Еще через час он совершил неожиданный и почти безумный шаг: сам пригласил журналистов CNN и BBC и сказал, что Россия «сливает Донбасс», а президент Пухов «пляшет под американскую дудку».

– Зачем мы вообще здесь воюем, держим оборону, самолеты сбиваем? – заявил Белкин в конце интервью.

Через несколько минут эта фраза звучала уже во всех теле- и радиорепортажах, перепечатывалась всеми агентствами и газетами мира.

* * *

– Кто-нибудь может, в конце концов, закрыть пасть этому мудаку, а еще лучше зашить ему рот навсегда?! – воскликнул в сердцах президент Пухов, с раздражением переключив CNN на BBC, где опять был тот же Белкин с тем же самолетом. Вадим Вадимыч выключил телевизор совсем и велел помощнику больше его сегодня не беспокоить.

Пухов вел здоровый образ жизни. Он не курил и не пил. Ни «Джемисон», ни «Роберт Бернс», ни даже «Столичную». Поэтому нервы вне эфирного времени у него были ни к черту.

– Вот ведь сука, мразь, лесбиянка х…ва! – никак не мог после разговора с госпожой Шогрен успокоиться российский президент. – Ну откуда у них эта запись? Кто это мог сделать? Конечно, мы скажем – фальшивка. Будем все отрицать. Но осадок-то останется.

В кабинете, после того как помощник вышел зашивать навсегда рот Белкину, не осталось никого, кроме президента, но при всем своем раздражении он не повышал голос.

– Все, абсолютно все, к чему ни прикоснись, имеет глаза и уши, – бормотал он. – Нет, они не посмеют это опубликовать. Не посмеют. Это же не в их интересах. Они не могут позволить себе потерять Россию навсегда. Как надежного партнера…

Пухов улыбнулся, выпил стакан теплого «Боржоми», расслабился и решил переключиться на другие дела, чтобы больше не думать об унижении, которое испытал во время телефонного разговора с коллегой. Он нажал на столе клавишу интеркома из слоновой кости, как на приборной панели незабываемого «Газ-21» и… попросил принести ему досье Симонова Е. Т.

* * *

Белкин вышел на улицу, по дороге к машине дал три коротких и злобных интервью российским журналистам, сел в «Тигр» и приказал водителю, седоватому прапорщику Емелину, ехать назад в штаб, то бишь в поместье ККК.

На кругу, на пересечении Югославской улицы и улицы Олимпиева, возле заправки «Торнадо» «Тигр» Белкина взлетел на воздух. Взрыв радиоуправляемого фугаса, заложенного в канализационный люк по маршруту следования, был такой силы, что многотонная машина перевернулась в воздухе два раза, прежде чем приземлиться возле образовавшейся гигантской, словно от падения метеорита, воронки. Когда потрясенный Белкин вылез с белым как мел лицом из покореженной бронированной двери и сделал два неуверенных шага в сторону, пуля калибра 7,62 мм, пущенная с крыши соседней пятиэтажки, угодила ему между глаз. Снайпер с позывным «Желудь» был точен. Как в феврале на Майдане.

По дороге Алехин с Липой беспрепятственно проехали три блокпоста: два – ополченцев, и один – российских десантников. Ополченцы загорали на травке. Десантники, голые по пояс, играли в волейбол. Откуда-то совсем издалека раздавались частые разрывы. «Как в Чечне, – подумал Алехин. – На “Град” или “Ураган” похоже».

Война приближалась. Надо было торопиться.

– Вот смотри, смотри, Юра! – крикнула вдруг Липа, показывая рукой на проезжавший встречный старинный микроавтобус-«рафик». – Пидарас поехал!

– С чего ты взяла? – отвлеченно спросил Алехин. – Они разве на Донбассе водятся?

– Это он, Тихоненко, гандон штопанный, маму сбил! Она с тех пор почти не ходит.

Липа в деталях поведала Сергею, как двадцать лет назад водитель маршрутки, курсирующей и по сей день между Торезом и Донецком, на пешеходном переходе сбил маму. Этот Тихоненко оказался к тому же еще и нетрезвым. Завели дело. Ждали суда. У Тихоненко была жена и двое детей. Водила был бедным, и денег откупиться от иска у него не было. С работы его тут же выгнали. И вот, когда мама вернулась из больницы, он принялся каждый день приходить к ним домой.

– Придет, сядет перед дверью на коврик – и сидит, как собака, – рассказывала Липа. – Уж все соседи привыкли. Лифта в доме нет. Пятиэтажка. Так те, которые на верхних этажах живут, чуть ли не перепрыгивали через него. А мы-то на втором. Сидит так и молчит. Я из школы иду, а он перед дверью. И молчит, как немой. Принес бы денег или в магазин сходил, на рынок съездил. А он сидит и сидит, как памятник на острове… этом, как его… ну, Масленицы, что ли… ну, по телевизору...

– Пасхи?

– Да, точно, Пасхи. Попутала я, – рассмеялась Липа. – Масленица – это с блинами. Мама уже стала на костылях ходить, а он все сидит и сидит. Каждый Божий день. Часами. Маме жалко его стало. Она его то борщом угостит, то чайком. А в праздник так еще и рюмочку нальет. В общем, до суда не дошло. Мама разжалилась. Забрáла заявление.

– А почему пидарас-то? – спросил Алехин. Он не любил, когда свидетели путаются в показаниях.