Рейс

– Так я об этом как раз. Когда мама уже стала ездить в город, она, как все, на маршрутке ездила, – продолжила Липа. – А Тихоненко на работу вернули. Прикинь. На ту же маршрутку. Так вот он потом все время с мамы деньги за проезд брал. И с меня брал, козлина. Я в школу, когда не успевала пешком, так две остановки на его проклятой маршрутке ехала. И недавно к маме ехала на нем, так взял двадцать гривен, не постеснялся. Рубли брать не стал, патриот хренов.

– Да, действительно, пидарас, – согласился Алехин.

Подъехали к маминой пятиэтажке. Сергей сказал, что постоит внизу. Когда надо будет, за вещами поднимется.

– Ты мне в окошко покричи, – сказал он. – Квартира какая?

– Двухкомнатная. Санузел зато раздельный.

– Да нет. Я спрашиваю, номер какой?

– Тридцатая, – засмеялась Липа. – Опять я туплю. Завóшкалась совсем.

С этими словами Липа скрылась в доме.

Как только Алехин остался один, опять накатило. Совсем явственно прозвучал голос Лены – точно, ее голос. Словно просит о чем-то. Он даже обернулся. Слов не разобрал, хотя… нет, разобрал – понял, о чем просит, и – сразу забыл. Как отрезало.

Алехина вдруг охватило необъяснимое волнение. Чувство, с которым он прежде почти не сталкивался. Чувство это росло и распирало его изнутри. Он вдруг остро ощутил, что надо срочно что-то делать, куда-то пойти. Словно зовет его что-то. Но что и куда? Мысли в голове совсем перепутались. Он присел на порог раскрытой двери «Патриота».

В этот момент дверь дома открылась, и Липа с расстроенным видом вышла на улицу – у мамы, оказывается, давление подскочило. Переволновалась из-за предстоящего отъезда. Лежмя лежит. С котом на животе.

– Рыжик мурчит и лечит ее, а она головы поднять не может, – пожаловалась Липа. – Я думала, придуряется. Померили – сто восемьдесят на сто двадцать. У меня верхнее выше ста двадцати не поднимается. А у нее нижнее – сто двадцать. Нельзя ее никуда везти. Щас таблетки приняла, подождем.

Липа сказала, что останется с мамой, по крайней мере, до завтра и что Алехин может ехать во дворец или куда ему вздумается, а утром они созвóнятся.

– Не могу Белкину дозвониться, – добавила она. – Сигнал есть, а оба его телефона вне зоны. Если увидишь, скажи ему, что я у мамы осталась. На ночь. Он тебе поверит.

Они попрощались. Алехин сел в машину, включил двигатель и поехал. Как робот. Он не понимал, что делает. И остановиться не мог. Словно машина сама все делала за него, а он просто изображал водителя. В какой-то момент Алехин решил, что это сон. Закрыл глаза, открыл, но… продолжал ехать. Он попытался остановить машину – и не смог. Тормоза отказали, передачи не двигались, двигатель не отключался. Голова закружилась. Алехин потерял сознание.

Очнулся на окраине какого-то села. «Патриот» стоял аккуратно припаркованным на обочине. Алехин вышел из машины. Пошел в сторону первого дома. Увидел, что в выгоревшем поле с правой стороны стоят военные грузовики и ходят какие-то люди в форме. Мимо него друг за другом бежали двое мальчишек с деревянными ружьями. Он поймал одного из них за ворот рубахи.

– Как село называется?

– Вершки! Вершки же… Дяденька, пустите меня!

Сергей отпустил мальчика. Сел на землю, обхватил голову руками. И неожиданно успокоился.