– Do I mind? – Джейн улыбнулась. – Under different circumstances I would. But I can’t leave you alone. You’ll be safer with me, officer82.
Вещи Алехина оставались в машине. Машина была с российскими номерами, что сильно облегчало дело. Главное сейчас – как можно быстрее доехать до границы и пересечь ее. Когда Алехин с Захаровым и Рыбниковым въезжали на Донбасс, граница не то что не была на замке, она вообще не охранялась, но Сергей понимал, что ситуация может измениться в любой момент.
У Джейн была российская аккредитация и виза в американском паспорте, у Алехина – российский заграничный паспорт и пропуск, выписанный самим Белкиным. Но Сергей не знал, что Белкина уже почти сутки нет в живых. Армию ополченцев возглавил российский полковник-десантник Снегирев, его люди численностью до батальона уже разместились во дворце Каметова.
Узнав о смерти Белкина и не дозвонившись Алехину, заплаканная Липа приехала на автобусе во дворец за личными вещами. Ее даже не пустили на порог.
И самое главное, чего еще не знал Алехин, это что по распоряжению Снегирева с раннего утра все белкинские приказы и пропуска были отменены. Другое дело, что новость могла еще не дойти до всех блокпостов. Так что шанс вырваться из города у них еще оставался.
Джейн написала Островской, что она выехала и в течение двух дней рассчитывает быть в Курске. И спросила, могут ли Алла и ее свидетель ждать так долго.
«Можем, – ответила Алла. – У нас нет другого выхода. Один он не доедет до Москвы, не говоря уже о том, чтобы попасть в твое посольство».
Взяли с собой из отеля провизии и воды.
– На неделю мокрой голодовки, – пошутил Алехин.
Джейн не поняла юмора. Он не стал объяснять – не до того сейчас было.
Открыв багажник «Патриота», Сергей увидел ПКМ с пристегнутым увесистым коробом на сто патронов. Белкинцы забыли вынести при разгрузке. Короб был полностью снаряжен. Сначала Алехин хотел было отнести это добро на ресепшен, но раздумал. «До границы полтора часа, если без остановок, – подумал он. – В пути может пригодиться. Кто знает…»
Расплатились за гостиницу, подъехали к заправке. Заправились непонятно каким бензином. Кроме марки
Алехин сидел за рулем. Он был в стираной военной форме без знаков различия. Лицо загорелое. Волосы короткие, серые. Если присмотреться – с сединой. Виски выбриты. Голова почти квадратная с этой стрижкой, как у настоящего американского
«What the fuck is going on here? – мысленно укорила она себя. – Wake up, silly school girl! Keep looking out the fucking window at the fucking war»83.
За окном по широкому проспекту грохотали русские танки. На тротуаре стояло с десяток женщин с детьми, которые терли глаза от выхлопных газов и размахивали флажками-триколорами и садовыми цветами.
У разбитой витрины ювелирного магазина стоял охранник в черном комбинезоне, какие носят танкисты. В руках был автомат, на голове – марлевая повязки, под глазом – синяк, такой же черный, как костюм, во рту – сигарета, докуренная до самого фильтра. Перед ним две женщины в синих халатах и домашних тапочках на босу ногу сметали с тротуара битое стекло. Когда танки прошли дальше в центр города и рев моторов колонны стих, далеко за окраиной Донецка стало слышно канонаду. Словно оркестр тяжелых ударных и бас-гитары.
– Howitzers, – хладнокровно сказала Джейн. – One hundred fifty two millimeters. And now Grad missiles. Now howitzers again85.
Алехин в качестве прикомандированного мента провел в свое время три месяца на войне в Чечне. Давно это было. Стрелял. Из всего, включая ПКМ. В него тоже стреляли. Убивал. Его тоже пытались убить. Думал, что забылось. Лучше всего помнил только непролазную грязь – что зимой, что летом. Во время войны вообще все время стоит какой-то бесконечный ноябрь. Отвык. Хотя убивать так и не разучился. Но это совсем другое. И здесь вдруг не ноябрь, а лето. Жаркое и душное, как и война эта – другая. И эта другая война почему-то летом. Как по телевизору в сорок первом.