Рейс на эшафот

— Для араба он действительно был довольно милым. Обычно они такие грязные и безответственные. Однако он был вежливый, тихий и производил впечатление человека порядочного; не пил, и девушки, судя по всему, у него тоже не было. Единственное, что, как я уже сказала, он не заплатил за прошлый месяц.

Оказалось, что она хорошо знакома с частной жизнью своих жильцов. Рамону прекрасно подходит шлюха по имени Керстин, однако о Мохаммеде фру Карлсон ничего сказать не могла.

У него была замужняя сестра в Париже. Она писала ему, однако фру Карлсон не смогла прочесть эти письма, потому что они написаны по-арабски.

Фру Карлсон дала Монссону целую пачку писем. Адрес и фамилия сестры были на конвертах.

Все земные приобретения Мохаммеда Бусси оказались упакованными в брезентовый чемоданчик. Монссон забрал с собой и его.

XIX

Понедельник. Снег. Ветер. Собачий холод.

— Прекрасный свежий снег, — сказал Рённ.

Он стоял у окна и мечтательно глядел на улицу и крыши домов, едва различимые в клубах белого тумана.

Гюнвальд Ларссон бросил на него подозрительный взгляд и спросил:

— Это что же, какой-то тонкий намек?

— Нет. Я просто вспомнил детство и размышлял вслух.

— В высшей степени конструктивно. Может, ты поразмышляешь о том, чтобы заняться чем-нибудь более полезным? С точки зрения расследования.

— Да, конечно, — сказал Рённ. — Разве только…

— Ну?

— Именно это я и хотел сказать. Чем?

— Девять человек убито, — рассердился Гюнвальд Ларссон, — а ты стоишь и не знаешь, чем тебе заняться. Ты принимаешь участие в расследовании или нет?

— Принимаю.

— Ну так вот и попытайся что-нибудь выяснить.

— Где?

— Не знаю. Займись чем-нибудь.

— А сам ты чем занимаешься?

— Да ты ведь видишь. Читаю эту психологическую галиматью, которую состряпали профессора и Меландер.

— Зачем?

— Сам не знаю. Я что, обязан все знать?!

После кровавой бойни в автобусе прошла неделя. Расследование не продвигалось вперед, какие-либо конструктивные идеи явно отсутствовали. Даже ручеек бес полезной информации со стороны общественности начал высыхать.

Общество потребления и его граждане, вечно находящиеся в состоянии стресса, теперь уже были заняты совершенно другими мыслями и делами. Хотя до Рождества оставалось еще больше месяца, уже началась оргия реклам и закупочная истерия, которая быстро и неудержимо, словно чума, распространялась по украшенным гирляндами торговым улицам. Эпидемия не жалела никого, и от нее нельзя было убежать. Она вгрызалась в дома, проникала в квартиры, заражала и побеждала всех и все на своем пути. Дети уже плакали от усталости, а отцы семейств влезли в долги вплоть до следующего лета. Узаконенное мошенничество находило себе все новые и новые жертвы. Больницы были переполнены людьми с инфарктами, нервными расстройствами и прободными язвами желудка.

В полицейские участки в центре города участились визиты предвестников большого наплыва праздничных клиентов, на сей раз в виде мертвецки пьяных гномов[9], которых извлекали из подворотен и общественных туалетов. На Мариаторгет два измученных полицейских уронили находящегося в невменяемом состоянии гнома в сточную канаву, когда пытались засунуть его в такси.

Во время возникшего при этом скандала полицейских тесно окружили плачущие от отчаяния дети и разъяренные пьянчужки. Одному из полицейских попали в глаз снежком, и у него сразу же испортилось настроение. Он схватился за резиновую дубинку и огрел ею случайно оказавшегося рядом пенсионера. Выглядело это не очень красиво, и у тех, кто недолюбливал полицию, появилась новая пища для разговоров.

— В любом обществе существует скрытая ненависть к полиции, — сказал Меландер. — Нужен только какой-нибудь импульс, чтобы она стала явной.

— Ага, — без особого интереса буркнул Колльберг. — А почему так происходит?

— Потому, что полиция — это зло, однако зло, без которого нельзя обойтись, — заявил Меландер. — Все люди, даже профессиональные преступники, знают, что могут оказаться в такой ситуации, когда полиция будет их единственным спасением. Когда вор просыпается ночью оттого, что кто-то хозяйничает в его подвале, что он будет делать? Конечно же, позвонит в полицию. Однако поскольку такие ситуации бывают нечасто, то большинство людей испытывают либо страх, либо презрение, когда полиция вмешивается в их личную жизнь или нарушает их покой.

— В дополнение к другим неприятностям, — сказал Колльберг, — мы должны считать себя необходимым злом.

— Суть проблемы, — упрямо продолжил Меландер, — состоит в парадоксальной ситуации, когда профессия полицейского требует максимальной сообразительности, исключительных психологических, физических и моральных качеств от тех, кто ее выбирает, и вместе с этим не предлагает ничего, что бы могло привлечь людей с такими качествами.

— Это ужасно, — сказал Колльберг.

Мартин Бек уже много раз слышал рассуждения такого рода, и они почти не интересовали его.

— Может быть, вы продолжите ваш психологический спор где-нибудь в другом месте, — недовольно сказал он. — Я пытаюсь думать.

— О чем? — спросил Колльберг.

Зазвонил телефон.

— Бек.

— Это Хелм. Ну, что слышно?