Рейс на эшафот

— Комиссар Бек, а это старший помощник комиссара Меландер. Мы хотели бы поговорить с вами.

Бьёрн Форсберг пожал им руки.

— Не вижу никаких препятствий, — сказал он. — Прошу вас, входите.

Он придержал дверь, когда они входили, и казался спокойным, даже веселым. Он кивнул секретарше и сказал:

— Добрый день, фрекен Шёльд. Список дел на сегодня мы составим позже. Сейчас у меня должна состояться краткая беседа с этими господами.

Кабинет директора был большой, светлый, обставленный элегантной мебелью. Голубой ковер полностью закрывал пол, большой письменный стол сверкал пустой столешницей. На столике возле вращающегося кресла с обивкой из черной кожи стояли два телефона, диктофон и специальный «директорский» телефон. На широком подоконнике стояли четыре фотографии в оловянных рамочках. Жена и трое детей. Между окнами портрет масляными красками, изображающий, очевидно, тестя. Бар, столик для совещаний с графином воды и подносом со стаканами, диванчик с креслами, застекленный шкафчик с книгами и фарфоровыми безделушками, в стену аккуратно вмонтирован сейф.

Все это Мартин Бек успел заметить еще до того, как за ними закрылась дверь и Бьёрн Форсберг направился к своему письменному столу.

Остановившись за столом, Форсберг оперся левой рукой на столешницу, наклонился и сунул правую руку в открытый ящик. Когда он снова выпрямился, его пальцы сжимали рукоятку пистолета.

По-прежнему опираясь одной рукой на стол, другой он засунул в рот ствол пистолета. Его губы сжали сверкающую сталь. Глядя на Мартина Бека, он нажал на спусковой крючок. Взгляд его по-прежнему оставался веселым.

Это произошло так быстро, что Мартин Бек и Меландер успели пройти только половину пути от двери до письменного стола, когда Бьёрн Форсберг рухнул на сверкающую столешницу.

Пистолет был снят с предохранителя, спусковой крючок нажат, и раздался щелчок, как при ударе бойка по капсюлю, однако пуля, которая должна была пробить нёбо и выбросить почти весь мозг Форсберга через тыльную часть черепа, не вылетела из ствола. Она осталась в гильзе. Патрон вместе с пятью остальными патронами, которые находились в обойме, лежал в кармане Мартина Бека.

Мартин Бек вынул один патрон из обоймы, повертел его в пальцах и прочел надпись на шейке гильзы: «Металверкен, 38». Патроны были шведские, однако пистолет американский, «Смит-энд-Вессон 38 спешл», произведенный в Спрингфилде, штат Массачусетс.

Бьёрн Форсберг лежал, прижавшись лицом к столешнице, его тело сотрясала крупная дрожь. Через несколько секунд он сполз на пол и начал кричать.

— Надо бы вызвать «скорую помощь», — сказал Меландер.

Рэнну со своим магнитофоном снова пришлось дежурить в палате Каролинской больницы. Однако на этот раз не в хирургическом отделении, а в психиатрической клинике, и компанию ему составлял не ненавистный Улльхольм, а Гунвальд Ларссон.

Бьёрна Форсберга лечили разными методами, ему делали успокоительные уколы, и занимающийся им врач-психиатр несколько часов не покидал палату. Больной по-прежнему повторял одно и то же:

— Почему вы не дали мне умереть? — Он повторил это уже много раз и сейчас снова сказал: — Почему вы не дали мне умереть?

— Да, действительно, почему? — пробормотал Гунвальд Ларссон и встретился со строгим взглядом врача.

Честно говоря, они не стали бы приезжать сюда, если бы врачи не заявили, что Форсберг на самом деле может умереть. Врачи говорили, что больной пережил необычно сильный шок, что у него слабое сердце и расшатанная нервная система, а для полноты диагноза отмечали, что общее состояние здоровья неплохое. Естественно, если не принимать во внимание инфаркт, который в любую минуту может оборвать ему жизнь.

Рэнн размышлял над тем, что означает выражение «общее состояние».

— Почему вы не дали мне умереть? — сказал Форсберг.

— Почему вы не дали жить Тересе Камарайо? — спросил Гунвальд Ларссон.

— Потому что это невозможно было вынести. Я должен был избавиться от нее.

— Хорошо, — терпеливо сказал Рэнн. — Но почему вы должны были избавиться от нее?

— У меня не было выбора. Она сломала бы всю мою жизнь…

— Ну, по-моему, она и так сломана, — заметил Гунвальд Ларссон.

Врач снова бросил на него строгий взгляд.

— Вы ничего не понимаете, — сказал Форсберг. — Я просил, чтобы она больше никогда не приходила. Даже дал ей много денег, хотя сам испытывал затруднения. А она все равно…

— Что вы хотели сказать? — мягко спросил его Рэнн.

— Преследовала меня. Когда я вернулся в тот вечер домой, она уже лежала в моей постели. Голая. Разнюхала, где лежит запасной ключ, и вошла. А моя жена… моя невеста должна была прийти через пятнадцать минут. У меня не было другого выхода…

— А потом?

— Я отнес ее в холодильник, где хранили меха.

— И вы не опасались, что ее там кто-нибудь обнаружит?

— У нас было только два ключа от того помещения. Один у Ниссе Ёранссона, другой у меня. А Ниссе только что уехал.

— Как долго вы ее держали там?

— Пять дней. Я ждал дождя.

— Да, вы любите дождливую погоду.

— Разве вы не понимаете! Она была сумасшедшая. Она могла в течение минуты сломать всю мою жизнь. Разрушить все мои планы.