- Без размышлений, - добавил Грегори.
- И навсегда! - ужаснулся Бил.
Меня уже достал этот детсадовский пафос, беру управление на себя, - Билли, ты хорошо слушал Весельчака? В это нужно верить! Ты станешь смертником, если поверишь, и будешь им, пока веришь - ни секундой дольше!
Плюшевый тоже вернул себе контроль и просто кивнул, соглашаясь со мной. И заметил, даже без улыбки, - а базар начали за баб... доп-лись, блин!
***
Если самое ценное в жизни - опыт, наш поход уже можно было считать успешным. Иначе огрести столько жизненного опыту нам в Атлантике не светило. Наши "ручные" гражданские слегка стеснялись штрафников, общались эпизодически, даже вынужденно. В том смысле, что штатские порой готовы за борт выпрыгнуть, лишь бы не встречаться с нами на палубе - вот чудаки! Мы, конечно, не виноваты - всякие подлизы и пролазы наговорили на нас людям таких ужасов, аж самим не верится. А штрафники гордые ребята, их избегают, они и не лезут - не очень-то и надо - сами приползут, коли припрёт. Спокойней штатским думать, что нас, вообще, нет, ну и ладушки, нам пофиг и некогда - визиты наши на "Подарок" всегда были официальными и редкими, других дел завались.
Наконец-то, нам повезло наблюдать штатских едва ли не круглосуточно. Кстати, запрет на разговоры с пленными был несколько излишним - у пацанов просто не было слов, а если б они и появились, их всё равно невозможно было бы вставить. Дамы, отмытые и переодетые в чистое, с удивлением осознали, что всё ещё живы и вопреки ожиданиям отчего-то даже не изнасилованы. И то ли они приняли это за собственное достижение, то ли за пиратское оскорбление, то ли за нашу слабость - в общем, бабы взялись за прокачку прав. Самое поганое - скандалить они норовили в присутствии детей. Как знали, что, если нам запросто выкинуть за борт визгливое существо, то тронуть мать при ребёнке для пацанов немыслимо. Грегори и Захар поняли, что совсем без слов не обойтись, и придумали особые наряды - за провинности или по очереди штрафников обрекали на общение с прекрасным полом.
Честно, я изумился с наших красавцев, какие в них обнаружились залежи такта и терпения. Они так очаровательно серьёзно выговаривали невообразимые для штрафника пошлости "право" и "положено"! Если раньше эти глупости лишь веселили ребят, отныне они их люто возненавидели. Парни осознали насколько прав Черныш, говоря, что слова - ложь - оружие слабых. И недостаточно просто понимать это, штрафники тренировались применять понимание, демонстрировать непробиваемую невозмутимость и бесконечное терпение. Сам Черныш подавал пример, иначе б, конечно, нефига у ребят не вышло.
Терпение и твёрдость дали результаты - тёткам надоело биться головами в эту стену. Конечно, они не отступились, истеричные штурмы сменила правильная осада - изматывали методическим обстрелом подначек, выискивали слабые места, вели подкопы интриг и сплетен. Но главное - от попыток подчинить они перешли к приручению. В ход пошли ласковые взгляды, улыбки, лесть, "трогательная беспомощность", "робкие просьбы"...
Как, ни странно, мы сумели обратить себе на пользу и этот яд. Беда дамочек была в том, что, кому и сколько общаться с ними, решали старшины - а мы отнеслись к этому более чем серьёзно, нам хватало горького опыта прошлой жизни. Ребята получали отраву строго дозировано и немедленно выдёргивались на проветривание мозгов - пацаны боролись за братцев без жалости, высмеивание порой бывало очень жестоким. Хотя, что такое настоящая "голубиная" жестокость, пацанам показали "беззащитные жертвы".
Не то дамам наскучила роль доноров яду, не то яду было слишком много - они быстро нашли жертву в своей среде и принялись её травить. Тоненькая кареглазая брюнетка небольшого роста с самого начала держалась несколько особняком. С ней были приветливы, даже почтительны, её вначале всюду сопровождали несколько подруг. Но постепенно отношение к ней изменилось - все стали её избегать, подруги отдалились. С ней никто не разговаривал, она проводила всё время лишь со своими детьми - двумя мальчишками восьми, десяти лет и девочкой лет четырёх. В определённый момент бойкот сменился травлей - ей высказывались какие-то колкости, за её спиной всегда звучал ехидный смех. Наконец, одна сорокалетняя бабища подняла руку на её сынишку - закатила мальцу затрещину. Малыш с рёвом бросился к матери, а она могла лишь обнять ребёнка и плакать, кусая губы, под торжествующими взглядами этого бабья.
Свидетелями сцены были пацаны. Захар до поры не вмешивался, дал ребятам возможность оценить шоу и маленькую деталь - бабы их как пиратов, вообще, уже не стеснялись. Орали и смеялись, как в женской бане! Заки спокойно подошёл к бедняжке, протянул ей руку, говоря, - пойдёмте, миледи. Старшина предлагает вам разделить обед.