– Они и сейчас на мне не висят. Вообще, причем тут это? – поморщился Юрий. – Думаешь, я выслуживаюсь?
– Я такого не говорил.
– Рэй, – терпеливо, но упрямо сказал Гарин, глядя на друга. – Совсем скоро мне придется выводить группу в бой. А с нынешним уровнем подготовки для многих этот бой станет последним. А там, глядишь, и для всех остальных, для нас с тобой в том числе. Так ты готов пожалеть их сейчас, чтобы позже отправиться черным кульком под дюзы?
Одегард мрачно нахмурился, вздохнул:
– Ты, конечно, прав, Юра. Но у меня дома есть поговорка: «Загнанные кони призов не приносят». Не будет пользы, если в свой первый бой парни пойдут физически и морально истощенными.
– Все, давай закроем тему, – хлопнул его по плечу Гарин. – Считай, что я тебя услышал. Что-то еще, или я пойду? Нужно почитать кое-что.
– Постой, – Одегард слез со стремянки, одернул комбинезон. – Я к тебе вообще-то по другому делу шел.
Юрий поднял брови, показывая, что готов слушать.
– В общем, такое дело, – Рэй потер шею. – «Полынь» сегодня из системы уходит, а мы с Бобом так и не попрощались.
Гарин с сожалением покачал головой. Он совсем потерял счет дням.
– Так вот, – продолжил Одегард. – Мы тут с парнями подготовили кое-что. Хотим тебя пригласить. Пойдешь?
Несмотря на загруженность, несмотря на усталость, Юрий не мог отказать. Не мог и не хотел.
Они собрались в малом стыковочном отсеке, пятеро из старой команды. Возле овального шлюзового люка стоял импровизированный поминальный стол, собранный из оружейных ящиков. На столе угрюмый и непривычно молчаливый Ярвис расположил нехитрую снедь из кухонного синтезатора – серые мясные плитки, пресные белковые лепешки, рыбные полоски и фруктовую пастилу для урсулита. Сам Одучи топтался рядом, держа в лапах металлический тубус походной фляги, на его морде были нанесены белые траурные полосы.
Рядом со столом высилась скошенная пирамида сигнального радиобуя, помещенная на платформу грузового транспортера. Возле открытой панели управления стоял одетый в черное Тихомир и что-то настраивал.
Появления Рэя и Юрия товарищи встретили вежливыми кивками. Сейчас они не были подчиненными и начальниками, собравшая их вместе трагедия равняла всех.
Собрались вокруг стола. Глебович разлил содержимое фляги по шести узким стопкам и в нос ударил крепкий древесный запах колониального виски – любимого напитка Хьюза. Вот ведь парни молодцы, смогли же где-то найти.
Тихомир раздал стопки, одну поставил возле пустующего места, накрыв ее куском лепешки. Выпрямился, обратив взор темных блестящих глаз на Юрия, сказал тихо:
– Думаю, так будет лучше, – он легким жестом смахнул что-то с наручного вифона.
Из-за массива радиобуя вышел Боб Хьюз и своей неторопливой, чуть покачивающейся походкой направился к столу. Он улыбался, тепло и искренне, на его груди поблескивал значок его любимого спортивного клуба. Он был совсем как живой, такой, каким запомнился до их отлета с десантного крейсера.
Тихо завыл себе под нос Одучи, прикрыв повлажневшие глаза. Заиграли желваки на лице Рэнта. Выпятил грудь Одегард, поднимая навстречу идущей голограмме стопку.
Екнуло у Гарина сердце, когда в голове всплыл их последний с Бобом разговор.
Полупрозрачная фигура Хьюза подошла к столу и остановилась возле своей стопки. На его лице буквально читалось легкое расстройство от того, что он не может выпить с товарищами.
– Разрешите, я начну, – прогудел Рэй.
Никто не возражал.
– Там, откуда я родом, – торжественно произнес норвежец. – Смерть воина в бою считается лучшей наградой богов. Погибших не принято оплакивать, за них следует радоваться.
Он протянул руку к образу Боба, который, казалось, внимательно, с легкой улыбкой, слушал его.
– Боб! – продолжил Рэй. – Пусть ты и не из моего народа, пусть и не верил в богов, но ты жил как воин и ушел как воин. Таким мы тебя и запомним!
Они отсалютовали, залпом выпили.
Наступила очередь Ярвиса.
– Боб, дружище, – в голосе здоровяка слышалась предательская хрипотца. – Я это… Долго говорить не умею вот это все. Очень мне жаль, что тебя не было с нами. Но так как-то вот вышло, чего уж. Спасибо тебе за все, ты был хорошим мужиком. За тебя!
Вновь выпили. Глебович вновь разлил.
Слово взял урсулит. Он зажал стопку в двух лапах, так, что маленького стаканчика не стало видно, поднял его на уровень лба. Закрыл глаза и что-то тихо и мелодично заворчал, покачивая головой из стороны в сторону.
Когда дошла очередь до Тихомира, тот ничего не стал говорить. Он приложил руку к сердцу, некоторое время смотрел на образ Хьюза, после чего коротко и зло выпил.
– Твое слово, – шепнул Гарину Рэй.