Рейтар

На утро я назначил рекогносцировку, взяв с собой кроме Ольма, без которого никуда, лишь валашца Дария и Барата, на всякий случай, за посыльного и коновода. Выехали с рассветом, Ольм вел по-прежнему уверенно и безошибочно. Мягкий топот копыт заглушался пение птиц, словно состязавшихся в том, чтобы старательней и громче пропеть хвалу наступившему новому дню. Пахло хвоей — нас со всех сторон окружали горные сосны с причудливо изогнутыми стволами и ветками, и удивительно длинными пушистыми иголками, которые опадали ковром на тропу.

— Земля здесь уже монастырская, — пояснил Ольм. — Владетель наш, господин Бри, говорил не раз, что если здешний лес вырубить и оливки посадить, так озолотишься, но монастырь землю продавать или в аренду давать отказывается.

— А если война начнется? — равнодушным голосом, но все же с долей любопытства спросил Дарий.

— Того не знаю, а то не скажу, — помотал головой проводник, после чего добавил: — Но планы у владетеля есть какие-то, не может не быть. У семьи их земель раньше было раза в три больше, но как-то растерялись все. Что валашские «клопы» за налоги забрали да и продали с молотка, а что и сами потеряли — дед владетеля большой любитель был серебром посорить, так и спустил половину достояния. Хорошо, что окочурился вовремя, от неумеренности, а то бы мой владетель и вовсе без порток остался.

— А к кому владение-то отошло, то, что с молотка отдали? — уточнил я.

— Так Бальму, двоюродному брату Пера, что у «каплунов» за главного, — усмехнулся Ольм. — Аккурат вот от той горы, где монастырские земли кончаются, и вон туда на все двадцать верст. Там и оливки, и виноград, и цитрусы всякие. Добрые земли.

— Не забыл о них владетель Бри, стало быть? — с легкой подначкой спросил Дарий.

— Да как о них забудешь? — вроде даже удивился вопросу Ольм. — Оно ведь ему и сейчас свое, в мыслях-то, даром, что чужие руки держат.

— Это верно, мыслями многое охватить можно, — уже откровенно засмеялся Дарий. — Хоть соседское, а хоть и княжеское. В мыслях оно всегда к тебе ладно прикладывается, как ленты к невесте, когда та у зеркала крутится.

Ольм гоготнул негромко, отчего я решил, что владетеля своего он уважает умеренно, глотку за его честь рвать не кинется. Хотя… за такого бы и я не кинулся, будь я у него на службе, не произвел он доброго впечатления как-то.

Тропа вилась вдоль ручья, хрустального и звонкого, против его течения, и вскоре привела к малой полянке, окружающей водопад, серебристой колонной срывавшийся с высоты аршин в пятнадцать и бьющий в гладкую поверхность крошечного озерца, окруженного серыми валунами. Места здесь были столь чудесны и живописны, что даже не думалось о том, что сюда неумолимо идет война. Сама подобная мысль здесь была неуместна, она словно пачкала ту чистоту, что окружала нас со всех сторон.

— Барат, с лошадьми, — приказал я, обернувшись к молодому вольному. — Будем часа через три. Если к полудню не вернемся — уходи к лагерю, доложись Нигану, он тогда за старшего.

— Так, мастер взводный, — доложился тот и принял от меня поводья Кузнеца.

Проблем я, если честно, сейчас никаких не ждал, но порядок прежде меня придуман, а мне только следовать ему остается.

Ольм повел нас дальше вверх по склону, по такой незаметной тропе, скорее даже просвету в зарослях, который заметить, не зная, и вовсе невозможно. Шел он вроде и неторопливо, но вместе с тем ровно и быстро, легко и сноровисто, как умеют ходить горцы, привыкшие беречь силы в горах. Я вроде и сам легкому шагу обучен, у вольных навык подкрасться тихо чуть не за самое важное боевое умение считается, но вот так как Ольм — не умею. А может быть просто тяжеловат, я его раза в полтора больше.

Ольм шел сторожко, скинув с плеча свою длинную винтовку и загнав патрон в ствол. Это правильно, если ты воюешь, то ходи всегда к стрельбе готовым, ждешь ты противника или нет. Я тоже нес свой карабин в руках, а указательный палец правой руки ласкал машинально скобу у спуска, словно нуждаясь в постоянном напоминании о том, что вот, всего на дюйм в сторону, одно движение — и свинцовая пуля вылетит из ствола, чтобы поразить появившегося врага.

Тропа вела вверх, пересекая склон по диагонали, ноги подгибались в щиколотках, быстро уставая от непривычного положения. Становилось жарко, возле лица вились какие-то мелкие, но назойливые и кусачие мошки, от которых постоянно приходилось отмахиваться.

Затем тропа вывела на вершину хребта, поросшую все теми же соснами, и Ольм сделал нам знак «стоп», сам присев на колено за обросшим со всех сторон сухой травой валуном.

— Вон монастырь, — сказал он, указав на скопление небольших каменных домиков за невысоким забором.