На следующий день Андрея не было в школе. На первой же перемене к Маше подошел Зарудин, отвел к окну и, презрительно оглядев с головы до ног, спросил:
– Ну, как жизнь? Все мамочке с папочкой рассказала?
– Да если бы рассказала, мой отец убил бы тебя еще вчера! – с вызовом ответила Маша.
– Значит, не рассказала… Молодец! Правильно мыслишь! – похвалил ее Зарудин, бросая вокруг пугливые взгляды, явно опасаясь, что их кто-нибудь услышит. – Мы будем молчать столько же, сколько и ты.
– О чем молчать? Я к вам не лезла и насиловать не собиралась! – возмутилась девушка.
– К чему такие громкие слова, крошка? – Эдик опять с опаской огляделся вокруг. – Кто тебе сказал, что мы собирались насиловать? Мы так… потрогали бы кое-что… и все… Что мы себе, враги?
– Вы и так… – Машу передернуло. – Потрогали… сволочи…
– Но ведь ты никому не расскажешь, правда?
– А если расскажу?
– Тогда твоему Ромео – кранты!
– Почему? – спросила Маша, хотя прекрасно все понимала.
– Потому что тогда Ромео придется объяснять, откуда у него оружие.
– У него нет никакого оружия! – Маша выкрикнула это так громко, что Зарудину пришлось чувствительно пихнуть ее в бок.
– Диня тоже сказал родокам, – шепнул Эдик девушке, – что в него из детского пугача попали, потому что из раны извлекли стальной шарик. Его папаша с мамашей, понимаешь, не рубят в этом деле ни хрена. Интеллигенты… И еще он им сказал, что не знает, кто попал… Дескать, какие-то децилы в парке в войнушку играли. Чуешь?
– Что я должна чуять?
– Ну до чего же ты, Кудрявцева, тупая! Я же русским языком сказал: Диня про корзунский пистолет будет молчать столько, сколько будешь молчать ты! Поняла наконец?!
Маша, не посчитав нужным ему ответить, отошла от окна. Конечно, она будет молчать. Она и без зарудинских угроз понимала, что подставит Андрея, если пожалуется. Она никак не могла выработать линию поведения. С одной стороны, Андрей по отношению к ней поступил подло: напился и отдал ее на растерзание отморозкам. С другой стороны, он же ее и спас. Сам был еле жив, но спас. Он мог их даже пристрелить. И все ради нее. Это здорово грело душу и пугало одновременно. Откуда у него пистолет? Зачем он ему? А что будет, если Зарудин с Немоляевым донесут на него хотя бы директору школы?
Маша с горячечным туманом в голове с трудом смогла высидеть четыре урока и вместо химии побежала к Андрею домой. Опухшая от слез тетя Катя сказала, что Андрей вчера явился домой в невменяемом состоянии, из которого сам выйти никак не смог. К нему вызывали врачей, и теперь он будет спать примерно сутки. Тетя Катя пыталась расспрашивать Машу, не знает ли она, что случилось, но девушка только отрицательно качала головой.
Андрей Корзун не был в школе три дня. Физически он чувствовал себя уже вполне прилично, но боялся, что, как только увидит Немоляева и Зарудина, удавит их голыми руками. Он не сомневался, что у него получится, потому что правда была на его стороне. Кроме того, как только он вспоминал о своих «лучших друзьях», глаза застилало таким алым жгучим туманом, с каким люди идут на преднамеренное убийство.
Сидя дома за компьютером, Андрей никак не мог сосредоточиться на программе, которую составлял, потому что одновременно пытался проанализировать, как он, такой развитый интеллектуал, всегда с ходу отличающий настоящее от подделки, мог купиться на «Аль Капоне» и посиделки за коньяком в вульгарном «Посейдоне»? Результаты анализа были неутешительными.
С некоторых пор он, выглядывая из-за маминого не слишком широкого плеча, стал замечать: его одноклассники живут совсем другой жизнью. Они кучкуются большими шумными компаниями: парни и девчонки. У них совершенно другие интересы, непонятные ему, а потому манящие. Они ходят в какие-то походы с костром и гитарами, ездят все вместе на концерты поп-звезд. Ребята даже спортивные куртки носят с каким-то особым шиком и потрясно шнуруют кроссовки. Они все время обмениваются дисками, кассетами, о чем-то друг с другом договариваются и, как казалось Андрею, стоят друг за друга горой.
И маменькиному сыночку Корзуну захотелось попробовать этой другой жизни, которой он не знал и которая, возможно, интересней и содержательней, чем его собственная. Захотелось крепкой мужской дружбы, о которой сложены легенды и написаны книги; в братстве одноклассников ему почудилось что-то чуть ли не мифологическое и от него ускользающее.