Река

До пляжа было рукой подать. Там друзья нарвали густо росшего вокруг подорожника, облепили листьями ссадину и замотали в его майку. Купался он в сторонке от буйной компании, высоко держа раненную руку над головой.

Он еще раз удивился четкости и яркости воспоминания. Сколько оно длилось? Как долго он был там, в прошлом? Минуты, час, а может быть долю секунды? Взгляд невольно упал на левую руку. Только что там была свежая рана. А сам он был подростком, налитым детской, бурлящей энергией.

Как чудесно окунаться в свою жизнь, опять быть там, не на этой реке, а в закончившейся недавно земной жизни. Правда, воспоминания не разрешали ничего изменить. Всё приходящее было копией, причем строгой, прошедших событий. Не мог он в этом эпизоде замедлить заранее бег велосипеда, уйти от дерева.

Подумалось – а как было бы здорово проживать вспомнившиеся эпизоды жизни с возможностью внести в них изменения! О сколько жизненных ситуаций он повернул бы в нужное, правильное русло! Но понимал, что даже здесь, на Реке, это не возможно.

Прошло какое – то время. Невозможно было определить его протяженность, не было за что зацепиться, ни смен времени суток, ни ориентиров по берегам, ни самих берегов. Время без мыслей, без эмоций, как какой-то сон в анабиозе.

*****

И, вдруг, он опять не на Реке! В прошлом.

В Одессе февраль. Слякоть. Сыро. Небо затянуто серой мглой. Сыплет редкий снежок. Тает на земле. Они, трое студентов второкурсников, пользуясь субботой, устроили банный день. На улице Ленина попарились в самой чистой тогда в городе бане. Распаренные и довольные купили по бутылке «Жигулевского» в гастрономе напротив. 37 копеек бутылка. Тут же на тротуаре пьют из горлышка. Не уходят. Надо вернуть бутылки и получить 12 коп за каждую. А это деньги для студента.

Рядом со входом, на тротуаре продают пирожки. С мясом по десять копеек, с горохом по шесть. Стоит тумба с емкостью для горячей воды. В нее вделаны две кастрюли с пирожками. Продавщица, монументальная дама, лет под пятьдесят, выглядит, как и должна выглядеть одесская торговка пирожками. На мощный торс надета телогрейка, на нее натянута  когда – то белая, засаленная куртка, Над красным от здоровья и холода круглым лицом с крупными, рублеными чертами высится прическа «хала» из выбеленных перекисью волос. На руках перчатки с обрезанными концами. Пальцы напоминают короткие розовые сардельки. Она ловко накалывает пирожки вилкой, кладет их на кусок серой обёрточной бумаги. Сдачи дает только когда покупатель устанет ждать и напомнит.

Запах от пирожков идет не ахти. Жарят их в самом дешевом костном жире. В гастрономе он по 60 коп. за кило. Да и сколько пирожков прожарится в этом килограмме!? Даже они, вечно голодные студенты, такое не покупают.

Вот по тротуару медленно, шаркая подшитыми валенками, бредет старая еврейская бабуля. На ней древнее, выцветшее пальто с остатками какого – то меха вокруг шеи. На голове серый платок из козьего пуха. В руке авоська с бутылкой кефира и французской булочкой. Спина сгорблена. Большой еврейский нос висит книзу, как у Бабы Яги.

 Старушка поравнялась с лотком. Конечно, ей не нужны эти пирожки. Она  знает, на чем их жарят и что кладут внутрь. Но ей надо с кем – то пообщаться, оставить хоть какую память о выходе из дома. Она притормаживает, топчется на месте и скрипучим голосом с  неистребимым акцентом, но громко и внятно спрашивает:

У Вас пигожки с чэм?

 Продавщица, не повернув головы в ее сторону и даже не скосив глаз, мгновенно и громко «выдает в эфир» только одно слово:

– ДА!

Бабка понимающе пожевала губами, опустила еще ниже свой нос и пошаркала дальше.

******

Почему он вдруг очутился в этом, забытом в старости крохотном кусочке долгой жизни? Ответа не было.

Жаль, подумал он, но без досады, просто констатируя факт отсутствия ответа, как констатировал появившийся впереди, далеко-далеко, еле видимый островок. Или бугорок на берегу на повороте реки.

Течение, не замедляясь и не прибавляя ходу, приближало, увеличивало в размерах этот кусочек суши. Да, островок с длинной отмелью и скудной растительностью на небольшом, метров в пятьдесят, бугорке. По его склонам двигались какие-то тени. Похоже, это были люди. Через несколько минут он действительно разглядел полтора десятка человеческих фигур в длинных светлых балахонах.

Ноги коснулись дна. Впервые. Оказывается, оно у реки есть. Он побрел по мелководью, выходя на отмель. По мере выхода его плечи, руки, чресла, всё, что покидало воду, покрывалось таким же белым балахоном, как у островитян. Это была не ткань, не вата, какой казалась издали. Это можно было сравнить с очень плотным слоем тумана, сформировавшегося вокруг его тела. Когда его ноги окончательно вышли на сушу, туман покрывал его до пят. В него можно было погрузить руку, ощупать голое тело, но убрать его или изменить форму было невозможно.

К нему направились три ближайшие фигуры. Двое мужчин, белый и негр, и маленькая девочка, по всем признакам китаянка, или вьетнамка.