Река

Они не рвали газету на квадраты и не заметили, или не узнали Кощея, идущегопо проволоке на восход ясна солнышка, туда, где по синю морю плывет Василиса-царевна в серебряной лодочке, «золотым веслом попихается», а вот няня-то его узнала сразу.

Ведь святая Русь с кикиморами и белыми лебедушками - она как раз вот тут, посередке, вот где мы с вами, по дороге на восход ясна солнышка, по пути в тридевятое мухоморное государство, где в избушке, из угла в угол, лежит баба-яга!

А вокруг той избушки тын да плетень, а на плетне черепа человечьи - Ю. и Л. Черепановы зубы скалят!

А на западе и солнышко гаснет, и море там темное и буйное, а в нем - Чудо-юдо Беззаконное, а из дальних земель Вихорь налетает, налетают змеи трехглавые и шестиглавые, червь да комар!

А насчет огнем сжечь, пеплом развеять, головней покатить - кому знать, как не няне, чью милую Плюссу сожгли в эту войну дотла, вместе со всей няниной родней.

А не впервой!

Еще княгиня Ольга ходила на Лугу походом, все потоптала.

Тут знай поглядывай! Тут и спорить нечего!

Ей-то понятно было, что по лесу, шумя и треща, ходит Лихо одноглазое: на одной ноге, в деревянном сапоге, костылем подпирается, страшно ухмыляется; что ходило оно тут и тыщу лет назад, и две; и сколько лет ни пройди - оно все так же будет ходить, и трещать, и ухмыляться; что страшиться надо и сумерек, и серого волка, и кукрыниксу, и прохожего человека.

А ей велено детей стеречь - и стережет. А ей сказано беречь - и бережет.

Только вот не уберегла Жоржика и Ко-тю, когда люди, сделавшие сказку былью, расстреляли их родителей, а самих увезли куда-то.

Видно, за грехи ее, за нянины.

Во что она больше верила, кому отчаянней молилась?

В светлице, возведя глаза вверх - образу Девы безгрешной, которой Отец Небесный все же послал ребеночка.

В баенке, склонивши голову к полу - дровяной печурке, древнему очагу, языческой помощнице.У верхних сил просила смерти, у нижних - здоровья.

Псковские - они же на перекрестке живут, на границе миров, у лукоморья. У них все перемешано. Там лес и дол видений полны.

…Потом она полезла на стремянку подлить масла в лампадку, упала и расшиблась. Отнялись ноги, пропала речь.

А через две недели встала с постели здоровой, и астма ее пропала, и выбросили ас-тматол, и сломали печку, заменив ее газовой колонкой, и обои в детской переклеили, а икону забыли повесить на прежнее место, и она куда-то подевалась.

И родились новые дети, такие же непослушные и плаксивые как и прежние, и уже на них она привычно и любовно ворчала: «Ироды… лешие… олухи царя небесного… придет серенький волчок… придет медведь… придет бука… голубка, говорит, ты моя дряхлая… голубка… давно, давно ты ждешь меня… храните нас, святые угодники!»

ПЕРЕВОДНЫЕ КАРТИНКИ

Я начала читать с трехлетнего возраста, то есть так мне говорили родители, а сама я этого, конечно, не помню*. Читала все подряд. Иностранным языкам меня начали обучать с пятилетнего возраста, - сначала английскому, потом французскому, а после, безуспешно, - немецкому. Мои родители говорили свободно на трех иностранных языках и считали, что и дети (а нас было семеро) тоже должны. Дети же так не считали.

* Журнал «ИЛ» попросил ответить на вопросы анкеты на тему: какую роль играла иностранная литература в вашей жизни.

•

Но от родительского принуждения деваться было некуда. Зимний вечер, темнота, только мы с сестрой наладились играть в куклы (у нас был двухэтажный кукольный домик, с настоящими крошечными электрическими лампочками, с маленькой ванной и уборной, с балкончиком, - чудное сооружение, привезенное кем-то из Германии после войны и доставшееся нам в поломанном, но все еще рабочем виде), - как вдруг звонок в дверь; сердце падает; из прихожей тянет холодом: пришла учительница французского, не заболела ни сапом, ни чумой, благополучно добралась. Вечер испорчен. Спряжения французских глаголов - ненавистную языковую алгебру - помню до сих пор. Примеры из Альфонса Доде, а потом чтение самого Альфонса вызывали удушье. Младшая сестра, быстрая на руку, язвительная, писала на француженку эпиграммы-акростихи:

Шуршит пальто ее в передней. Вошла, с морщинистым лицом. Ее эспри, скорее средний, Для нас считают образцом.

Ее дыханье неприятно, Рука ее клешне подобна. Сидеть с ней, право, неудобно: Как безобразна, как отвратна! А! Что над рифмами корпеть, - Я не могу ее терпеть!