Река играет (повести, рассказы)

– Ну, хорошо, – говорит г-н Будников. – Дай сюда руку. Вот, пусть эта будет твоя бумага… – Взял один из этих билетов и провел ее рукой две черты карандашом, резко этак, с нажимом. Видно, что намерение было у человека твердое… Отдал бесповоротно, со всеми, так сказать, последствиями. «Видишь, – говорит, – это на твое счастье, и если выиграешь 200 тысяч, – тоже твои будут…» И положил опять в стол. А у нее из-за пазухи вынул ладонку и положил туда бумажку с номером билета.

– Ну, и что же? – спросил математик…

– Ну и вот… Нужно же было случиться, что… работает там эта машина в Петербурге, выкидывает, знаете, номер за номером. Берут их, кажется, детскими руками… И один из этих билетов выигрывает…

– Двести тысяч? – живо спросил математик, очевидно, забывший о сне.

– Двести не двести, а семьдесят пять… Смотрит г. Будников в марте месяце тиражную таблицу и видит: стоит крупный выигрыш против его номера. Нуль, опять нуль… триста восемнадцать и 32. И вдруг вспоминает, что один билет подарил Елене… Он хорошо помнит, что две черты поставил на первом. У него три подряд: 317, 318 и 319. Значит, триста семнадцатый… Достает билеты, смотрит: две черты стоят на триста восемнадцатом. Выиграла-то Елена…

– Ах, черт возьми, – воскликнул математик и слегка приподнялся. – Вот это штука!

– Да, именно штука, и даже довольно глупая. Черты попали на этот номер, когда он думал, что дарит другой… Ошибка, механический промах руки, пустая случайность… И из-за этой случайности Елена, глупая женщина, которая ничего не понимает и не сумеет даже распорядиться деньгами, возьмет у него… именно у него, у г-на Будникова, отымет, так сказать, крупную сумму! Ведь это нелепость, не правда ли? У него и образование, и цели, или там были когда-то цели… Ну и опять могут быть. Он эти деньги, может быть, на добрые дела назначит. Опять напишет своему этому приятелю, попросит у него совета… А она – что такое? Животное с округленными формами и красивыми глазами, в которых даже и не разберешь хорошенько, что в них: глупость теленка или невинность младенца, еще, так сказать, не проснувшегося к сознательной жизни… Вы понимаете?.. Ведь это так натурально… Каждый на месте Будникова… вы… я… вот Петр Петрович почувствовал бы приблизительно то же…

Со стороны Петра Петровича послышался какой-то не совсем внятный звук, который можно было истолковать различно.

– Нет? – сказал Павел Семеныч. – Ну, извините… Говорю о себе… Мысли или, вернее, поползновения, что ли, такие у меня были бы, может быть, где-то там, в подсознательной, как говорится, сфере… Потому что… сознание и все эти сдерживающие силы, это ведь как земная кора: тонкая пленка, под которой ходят и переливаются чисто эгоистические первобытные, животные побуждения… Найдут место послабее и…

– Ну, хорошо, хорошо, – со снисходительной усмешкой сказал Петр Петрович, и мне показалось, что он подмигнул мне из своего темного угла… – Вернемся к Будникову. Что же он? Отдал, – и кончено?..

– Да, по-видимому, так он и хотел разрешить этот вопрос, и так как, кажется, боялся немного себя, то в тот же день призвал к себе Елену и поздравил ее с выигрышем. И тут же, при сем случае, желая воспользоваться, так сказать, благоприятными условиями, намекнул: вот, дескать, когда мы разойдемся, ты обеспечена. И при этом все время сердился…

– За что же сердился?

– Я думаю, за то и сердился, что вот ты какая дура. Если бы тогда сама выбрала, – наверное, взяла бы не тот номер. А теперь из-за твоей глупости какая история вышла. Порядочный и умный человек какой суммы лишается. Так я, по крайней мере, представляю себе по рассказу Елены… «Все, говорит, бегали из угла в угол и сердились на меня»…

– Ну а она что же? Обрадовалась, конечно?

– Н-нет… Спужалась, говорит, очень, и ударила из нее слеза. Он сердится, а она плачет, и от этого он еще больше сердится.

– Действительно, дура!..

– Д-да. Я уже докладывал: умной ее не считаю, но в слезах этих… Нет, это была не глупость… И когда мне после рассказывала… дошла до этого места, взглянула на меня своими чистыми, птичьими глазами и вся всколыхнулась от плача… И вот теперь я не могу забыть этих глаз… Глупость-то, может быть, и глупость. То есть нет ни ясности сознания, ни отчета в положении вещей. Но было что-то в этих голубых глазах, особенно в самой глубине… точно мерцал в них какой-то правильный инстинкт… Эти ее глупые слезы были, может быть, единственным правильным, настоящим, пожалуй… позволю себе сказать, – самым умным во всей этой запутанной истории… Где-то тут недалеко скрывался выход, точно потайная дверка…

– Ну, хорошо, хорошо… Дальше-то что же?

– А дальше… Господин Будников посмотрел на глупую женщину долго и внимательно, потом подсел к ней, потом обнял, а потом… в первый раз после значительного охлаждения приказал ей не уходить к себе, а остаться ночевать у него…