Река Найкеле

«какое страшное

письмо аня я и не догадывался об этих 9ти годах не предполагая

такой возможности юности нет и ощущения полета и веры в собственное

всемогущество тоже нет и это печалит

зато есть чувство осознания сути

многих вещей о существовании которых раньше и не подозревал

то о чем ты пишешь возможно и сотрется

но это изменило нас и наши отношения

не думаю что в худшую сторону

за то время что я был в москве

ты стала мне близким родным человеком

а те две ночи мне даже стало немного не по себе от того

что может быть так все легко просто необычные переживания

я стал другим и мне это очень дорого а через год десять

это не важно все в мире меняется совершенно непредсказуемым образом

это мой опыт и совершенно невозможно

пытаться прогнозировать ситуацию мы не видим

полной картины зато теперь у тебя есть

серебро пусть даже уже потемневшее»

Под лед вагонного стекла
Твоя улыбка провалилась,
А может, я поторопилась,
А может, память умерла
И в зеркалах не отразит мне
Ни сонной пристани каре,
Ни запах сумерек, ни Зимний
Цветок на Темном Серебре,
И воды Леты растворят
В гортани слез комок колючий,
Как растворяют все подряд,
А может, хватит верить в случай
И в сказки о добре и зле…
Но на два дюйма ниже цели
Летит стрела Вильгельма Телля,
И мир теряется во мгле.

А теперь мне осталось только написать: Продолжение следует.

По всем правилам незавершенного гештальта.

Радуга

Каждый знает: в вагонной давке нужно быть осторожней с шарфиками, своими и чужими; концы своего шарфика лучше спрятать под одеждой или закусить во рту. Потому что из одной рыжей девочки, то есть меня, в метро чуть было не сделали айседору дункан или, скорее, марка болана. И пока я высвобождалась из петли, разматывая один конец шарфа, второй намертво прицепился к застежке-«молнии» на сумочке какой-то брюнетки с полуприкрытыми змеиными глазами. Двери вагона разъехались, брюнетка шагнула наружу, и мой легкий черный шарфик скользнул по шее прощальной лаской, устремившись за новой хозяйкой.

Охотник до поездок в метро я, конечно, небольшой. Именно здесь в обычный день можно почувствовать и даже увидеть, как в тебя входит Зло. Если в вагоне еще есть свободное место, почти всегда мне хочется представить, как я разбиваю остро заточенными каблуками лицо кому-нибудь из пассажиров, как вываливаются из окровавленных ртов гнилые спиленные зубы в блестящих желтым коронках. Но если свободного места нет, я просто стою, полуприкрыв глаза, и рассматриваю Зло. Оно представляется мне чем-то рассеянным, мелким, как рожки спорыньи, или прорастающие маковые зерна, или тычинки шафрана, или сперматозоиды в капле черного семени. Я так увлеклась своей нехитрой медитацией, что едва не пропустила остановку, а выйдя на платформу, заметила, что за моей сумкой волочится чей-то шарф. Двери вагона уже закрылись; я хотела отцепить шарф и бросить на скамейку, но передумала. Этот предмет был словно материальное продолжение моих темных фантазий. Я свернула его клубочком и взяла с собой.