Река Найкеле

Первое время веки принцессы непрерывно трепетали, как крылья бабочки, причиняя ей невыносимое беспокойство. Меж золотых стежков постоянно сочились слезы, ранки зудели, и Мин в отчаянии каталась по постели, царапая себя ногтями. Но время шло, и понемногу принцесса привыкла к своим новым, бесполезным, глазам. Лишенная возможности предаваться прежним забавам, она нашла удовольствие в долгих раздумьях и нескончаемых дневных грезах.

Приближался день шестнадцатилетия Мин, и возвратившийся из путешествия отец скоро должен был познакомить ее с женихом. В последнее время принцесса мечтала только о замужестве: ведь если ее супруг в самом деле будет благороден и великодушен, — а за другого отец ее не отдаст, — то он освободит ее из плена слепоты, и тогда она наконец снова увидит императора. Потом Мин вспоминала, что, когда нити снимут, она будет уже слишком далеко от дома, но это было не так важно. Она найдет способ уговорить мужа вернуться, в крайнем случае обманет его или убежит тайком…

Государь откинул полог и присел на край постели. В покоях не было никого, кроме него и дочери, и он мог больше не закрывать лицо. Мин легла на спину, положив голову на колени отца. Она улыбалась, представляя, как однажды, совсем скоро, она ляжет вот так же, но с широко раскрытыми очами и будет смотреть. Смотреть бесконечно, любуясь его смуглой атласной кожей, его добрыми глазами, лиловыми, как ночь; его смоляными волосами, заплетенными в длинную, острую косу. Император осторожно подул на лоб дочери. Это была единственная доступная ему ласка. Он хотел бы хоть пальцем провести по ресницам Мин, но не мог себе этого позволить. По его лицу прокаженного, больше похожему на львиную морду, текла горькая, горячая слеза.

* * *

Моя мама едет к своей. Там, на Урале, в рабочем поселке, я не была уже девятнадцать лет. За это время там умерли прабабушка, дедушка и дядя, и ни по кому из них я не плакала. Там были буфеты с мутными зеркалами, бархатные подушки и кованые сундуки, казавшиеся огромными. И еще надтреснутая бутафорская лира с позолотой. Эти квартиры, эти беленые, с накатом, стены, эти плюшевые скатерти, эти диваны с валиками, эти кровати с крахмальными подзорами — они тонут, они проваливаются в зыбучие пески небытия вместе со своими хозяевами. Я знаю, я не буду плакать, когда бабушкина квартира осиротеет. Будьте дальше от близких, не впускайте никого в свое сердце, и вам никогда не придется хоронить, а только рассылать соболезнования.

Нет, это плохой совет, никто не хочет одинокой старости, нам ведь нужно обязательно с кем-то разделить запахи мочи и нафталина и бесконечный, убийственный досуг. Только я не хочу даже думать об этом, ведь пережить можно лишь один-единственный день — сегодняшний, и это отбирает все силы. Ахиллес никак не может догнать черепаху, и только черепаха знает, куда лежит ее путь. Простая и медленная черепаха сегодняшнего дня обманом ведет и ведет нас в наше темное будущее.

Наверное, с будущим надо что-то делать уже прямо сейчас, надо просто пожелать чего-то очень сильно, и тогда желание обрастет материей, как живая кость обрастает мясом. Но как быть, если самое сильное желание — это вернуть прожитое, бежать впереди черепахи, воскрешая ушедшие любови, жертвуя только что обретенными, теряя опыт, заключая в объятия старых друзей. Становясь все более юной, бежать и бежать в свое упоительное прошлое, впитывая пролитые слезы, высвобождая потраченную энергию, бежать, пока глаза не разгорятся двумя атомными солнцами. Бежать туда, где в конце концов — взрыв, пиролиз, и стерильная чистота, и полное слияние с изрыгнувшим меня небом.

* * *

Видела когда-то ничем не выдающийся фильм про женщину, счастливую в любви. Ее любовь была красивой и правильной, она вышла замуж за прекрасного принца, и у нее всегда было все, чего бы она ни пожелала. Но в один прекрасный день она случайно узнала, что ее возлюбленный — негодяй и опасный преступник. Вся в слезах, она выскочила из нарядного дома с белыми колоннами и побежала по зеленому газону, мимо пруда и розовых кустов. Муж шел ей навстречу; она кинулась к нему с обличительной речью, а он прижал ее к себе, стал гладить и успокаивать, объясняя, что все это — какое-то недоразумение, его просто кто-то оклеветал. Когда она поверила ему, он нежно ее поцеловал, незаметно достал револьвер и застрелил ее, так что она ничего не успела почувствовать.