Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

- Дотянешь. Из-под ноги тягла не наестся...

- А я еще на Марью последнее скормил...

- У дурня сена до Юрья...

- Теперь-то, Силантий, когды пахать думаешь? - Маленький крестьянин посмотрел снизу вверх на своего длинного собеседника, и от этого русые косицы у него на затылке взъерошились, полезли в разные стороны.

- Когды, когды... - передразнил рыжебородый. - Тогды!.. Надо будет - посею, придет время - обмолочусь. Своя голова на плечах есть.

Он аккуратно застегнул полушубок на все крючки до воротника, выложил сверху бороду, взглянул сверху вниз на маленького, усмехнулся.

- Ты бы хоть шапку получше купил, - сказал тоном несомненного превосходства, - а то ведь и на хозяина-то не похож.

- Денег нету, Силан Петрович.

- А продавать лен привез?

- Продал уж, батюшка...

- Почем?

- Даром почти отдал. По пяти алтын за метелку.

- А хошь скажу почему?

- Ай ты знаешь?

- Знаю. В другой раз приедешь в такой шапке, тебе и по три алтына не дадут.

Толстый мужичонка озадаченно молчал.

- Сам-то в барышах, что ли? - спросил наконец тихо. - Какой товарец был?

- Тебе про мой товар какая забота? - нахмурился рыжебородый. - Сперва свои научись барыши-то считать, а потом уж и про чужие будешь спрашивать.

И, быстро взглянув по сторонам, высокий отошел от телеги.

«Любопытственный типус, - подумал Володя. - Негоциант симбирского масштаба... А главное - он все про себя знает. И куда летит, и где сядет. Но - хитрит. На всякий случай. Пускает пыль в глаза, чтобы скрыть истинный размер своих торговых делишек... Судя по ухваткам, вырастет в крепкого купчишку».

- Ульянов! - окликнули сзади.

Володя обернулся. Около птичьих клеток стоял Наумов.

- Здравствуй, - сказал Наумов и, на мгновение опустив взгляд, тут же снова поднял глаза.

- Здравствуй, - голос Володи был неопределенен: не было в нем ни радости по поводу встречи с одноклассником, ни неприязни, которую, как заметил Володя, Наумов ожидал увидеть.

- Ты не обиделся на меня за тот урок Керенского? - спросил Наумов.

- Нет, не обиделся.

- В конце концов, каждый волен говорить то, что думает, правда?

- Конечно.

- Я всегда считал, что сочинения ты пишешь лучше. Но могут же у нас быть об одной и той же книге разные мнения?

- Я тебя ни в чем не обвиняю. Ты напрасно оправдываешься.

Наумов замялся. Надо было сменить тему разговора.

- Ты за птицами пришел?

- Да.

- Пойдем ко мне, я тебе дам. У меня есть отличный чиж. И две овсянки.

- Зачем? Я куплю.

- Да уж ничего нет. Смотри, одни воробьи остались. Володя подошел к продавцам. Большинство клеток уже опустело. Кое-где сидели еще, правда, нахохлившиеся птахи, но веселых синиц и чижиков уже не было. «Как же быть?» - подумал Володя, досадуя на себя, что за мужицкими разговорами забыл о просьбе Маняши и Мити.

В большой клетке, густо усыпанной зерном, одиноко сидел на краю жестяного блюдца с водой большой снегирь. Наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, он печально смотрел одним глазом на людей и, казалось, даже вздыхал, тяжело утомленный своим долгим и бессмысленным пленом.

«Вот на кого был похож этот рыжебородый мужик, - подумал Володя. - На снегиря. Но только не на этого - сонного и полуживого. А на молодого снегиря, который без устали прыгает и прыгает по деревьям и кустам и рьяно стучит, собирая букашек и других насекомых... И тот длинный мужик вот так же, наверное, клюет каждую подвернувшуюся под руку копейку...»

- Из Петербурга никаких известий? - вдруг тихо спросил сзади Наумов.

Володя вздрогнул. Наумов сказал вслух о том, о чем подумал и он, взглянув на одиноко и грустно сидевшую за решеткой птицу. Но он, Володя, тут же подавил в себе это сравнение и отогнал, погасил мысль о Петербурге... Собственно говоря, эти мысли пришли к нему сразу, как только он подошел к птичьему рынку и увидел за решетками в клетках птиц. Поэтому он и отошел в сторону, поэтому так долго и слушал разговоры крестьян, чтобы только не думать о Петербурге, о Саше, о маме, чтобы только не давать горькую пищу своим настроениям и мыслям.

И вот теперь Наумов сказал об этом вслух...

- У тебя действительно есть хорошие птицы? - спросил Володя.

- Пойдем посмотрим? - предложил Наумов.

- Пойдем, - согласился Володя.

2

...Восемьсот девяносто шесть, восемьсот девяносто семь, восемьсот девяносто восемь, восемьсот девяносто девять...

«Сейчас заиграют колокола», - подумал Саша, оборвав счет.

Тишина. Мертвая тишина. Нигде не слышно ни единого звука. Где-то прогремел ветер на железной крыше. И опять тишина...

«Гос-по-ди, по-ми-и-луй-й...» - вступили колокола.

Саша облегченно вздохнул. Значит, счет был верный... Пятнадцать на шестьдесят - ровно девятьсот...

Прошло четверть часа. Еще четверть часа твоей жизни. Их осталось совсем немного. А может быть, все-таки выйдет помилование?..

Саша прошелся из угла в угол. Новая камера, куда его привезли после суда, была больше прежней. То же сиденье, стол, кровать. Но стены были другие.