Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

«С минуты на минуту, - думает жандарм, - из дворца должен выехать опаздывающий на панихиду царь. И тогда эти типы бросятся к нему со своим прошением. Но Дурново же сказал, что надо ждать... Ну и денек сегодня! Какое, кстати, число? Первое марта. Шесть лет назад народовольцы...»

Ротмистр вскакивает. Глаза его стекленеют. Он чувствует, что волосы на голове даже слегка шевельнулись...

- Варламов! Борисов! - в ужасе шепчет ротмистр, хватая за рукава вошедших в лавку агентов. - Брать! Немедленно! Всех! Но тихо, без шуму. И все наблюдение - ко мне!

В лавку входят сыскные. Жандарм уже овладел собой.

- Свергунов и Стаин берут Генералова и Андреюшкина, Тимофеев - Осипанова. Живо! Остальные помогают. Извозчиков сюда, городовых! Чтоб быстро все было!

- Ваше высокородь, а Канчера с Горкуном? Да еще Волохов с ними...

- Шелонков! Свердзин! Шевылев! - командует ротмистр. - Отправляйтесь за этими троими! Да побыстрее!

Он поворачивается к хозяину лавки. Грек, как рыба, выброшенная на берег, судорожно открывает и закрывает рот.

- Чтоб никому ни слова! - показывает жандарм хозяину кулак. - А то... Ясно?

И быстро выходит на улицу.

...Борьба неравная. Двадцатилетние юнцы бессильны перед натренированными, натасканными на такие дела сыскными, перед огромными, медвежьего обличья городовыми. По два-три человека на одного. Ломают руки, щелкают наручниками, выхватывают свертки. А из переулков уже выкатываются возки и сани.

Заломив Генералову руки за спину, двое агентов падают вместе с ним в первые сани.

- В участок!

В следующий возок вталкивают растерянного бледного Пахома. Волосы у него растрепаны. Под глазом синяк. Шапку сбили.

- В участок!

Осипанов успевает оказать сопротивление. Когда его хватает сзади за руку первый агент, он, не оборачиваясь, бьет его ногой, но в это время огромный, как слон, будочник наваливается сбоку, обхватывает и так сжимает его, что Василий даже теряет на секунду сознание.

Канчера берут просто. Увидев полицейского, он бледнеет, оглядывается, сует руку в карман, но агент мгновенно выворачивает ее, и Канчер обмякает.

Горкун пытается бежать. Ему подставляют ногу. Поскользнувшись, он падает. Его бросают в сани, как неживого.

Сразу же после этого берут Волохова.

Ротмистр, наблюдавший всю операцию от начала до конца, удовлетворенно поглаживает усы. Уж что-что, а изымать с улицы нежелательных лиц в охранном умеют.

А на тротуаре уже роится толпа. Прохожие, забыв про весну и солнце, лихорадочно расспрашивают друг друга о случившемся.

- Господин, - обращается к ротмистру благообразный старичок, - вы не могли бы объяснить, кого это только что арестовали?

- Жулье, - равнодушно отвечает жандарм, - фальшивомонетчики.

Двадцать минут двенадцатого.

Красный от гнева царь, заложив руки за спину, ходит по вестибюлю. Мария Федоровна присела в придвинутое Никой кресло. Цесаревич стоит около мама и что-то вполголоса говорит ей. Великий князь Гога со скучающим видом разглядывает висящие на стенах картины.

Царская семья ждет. Ждет, как ждут обычные смертные опаздывающий поезд или экипаж.

Император подзывает прибежавшего в вестибюль товарища министра двора.

- Я не могу больше ни одной минуты опаздывать на панихиду по своему отцу. Немедленно сделайте что-нибудь!

Товарищ министра жмется, прикладывает руки к груди, преданно смотрит на царя. Он ничего не может сделать. На конюшни посланы все бывшие под рукой люди. Но кучер почему-то опаздывает.

- Кучер? - сдвигает брови Александр Александрович. - Царь не ждет кучера!

Но кучер опаздывает.

Возки и сани, набитые сыскными и агентами, подмявшими под себя арестованных, увозят от Аничкова дворца полузадушенных террористов.

А царский кучер опаздывает.

Провидение, судьба, случай избирают нерадивого царского кучера орудием своих свершений.

Если бы кучер не опоздал...

Если бы четырехместные сани были поданы 1 марта 1887 года к подъезду Аничкова дворца вовремя...

Три динамитных снаряда, брошенные в царские сани с трех сторон, могли бы вписать в историю русского революционного движения новую страницу.

Только представьте себе...

В 1881 году убит Александр II.

Через шесть лет - Александр III.

Вместе с ним - императрица.

И еще - цесаревич.

И еще - второй великий князь.

Два царя убиты подряд.

Это не могло не произвести впечатления.

По всей вероятности, это было бы расшифровано следующим образом: революционеры дают понять - так было, так есть, так будет. Царей в России убивали. Убивают. И будут убивать до тех пор, пока правительство не пойдет на перемены, пока обществу не будут даны хотя бы элементарные свободы.

Письмо Пахома Андреюшкина студенту Никитину в Харьков лишает русскую революцию одной из ярких страниц.

Двадцать пять минут двенадцатого. К подъезду Аничкова дворца подлетают взмыленные лошади. Наконец-то выезд подан. Император, ни на кого не глядя, выходит во двор. Громкая отрывистая команда. Гвардейские офицеры, сбившие строй из-за долгого ожидания, снова образовывают живой коридор.