Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

- Батюшка Илья Николаевич! - выдохнули мужики все разом чуть ли не со стоном. - Да кто же перепишет? К попу идти кланяться, так ведь он погонит еще...

- Ну, хорошо, приносите все жалобы ко мне, вместе выберем самые несправедливые, а переписать помогут дети, - и, бросив быстрый взгляд на Аню, Илья Николаевич обернулся к подошедшим сыновьям, и губы его тронула мягкая улыбка...

- А скажи-ка нам, барин, еще вот про что, - дребезжащим голосом заговорил лохматый, сгорбленный старик, опиравшийся на толстую суковатую палку, но Илья Николаевич неожиданно резко оборвал его.

- Я не барин, - сказал он строго, - и барином меня никогда больше не называйте.

Потом кивнул остальным мужикам и добавил:

- Так я жду вас завтра...

И мужики снова сняли шапки, поклонились, заговорили все вместе, благодаря их превосходительство батюшку Илью Николаевича за то, что не побрезговал говорить с ними, что понимает их крестьянскую нужду, заступается за них...

«А скольким людям он еще помог в жизни? - думал Володя, неся гроб. - Сколько добрых семян посеял в душах отчаявшихся, утративших силы?.. И как все-таки странно и несправедливо устроена жизнь. Крестьянам наконец дали волю, уничтожили рабскую зависимость от помещиков. Но оказывается, дело не только в личной свободе... Мужику нужна земля, нужна грамота, чтобы чувствовать себя человеком, чтобы преодолеть страх перед городом, перед чиновниками, перед акцизными... И вся жизнь отца была направлена на то, чтобы просветить головы если уж не этим, родившимся в ярме рабства людям, то хотя бы их детям, которые родились уже свободными, чтобы уменьшить их страх перед неизвестными им силами, которые делали их жизнь безрадостной и невыносимой, и только грамота, только великий свет знания мог освободить их от этого страха и дать им сознание своего человеческого достоинства...»

«Отец жил так, как жили все те, кто желал своей родине лучшей судьбы, - думал Володя. - Такой жизнью жили Писарев, Чернышевский, Добролюбов... Этим благородным делом - пробуждением людей от вековой зимней спячки рабства и покорности - были всегда озабочены все лучшие русские люди. Спасибо тебе, папа, за то, что ты помог всем нам - мне, Оле, Саше, Ане - прикоснуться к этому светлому роднику справедливости и добра, помог нам всем понять счастье приобщения к этим высоким и светлым гражданским чувствам и мыслям... Спасибо тебе».

Гроб несли на руках вниз по Московской. Володя шел за Ишерским - предполагаемым преемником Ильи Николаевича.

Зрелище траурного шествия было внушительное. Сразу же вслед за вдовой, детьми и родственниками шли вице-губернатор, викарий епархии, помощник попечителя Казанского учебного округа (специально прибывший на похороны из Казани), губернский и уездные предводители, городской голова, члены управы, гласные, начальник жандармского управления, надзиратель акцизного округа, почтмейстер, исправники, приставы, мировые, присяжные и еще великое множество всякого иного разнокалиберного чиновного симбирского люда.

Накануне по городу прошел слух, что на литургии и отпевании будет начальник губернии их высокопревосходительство генерал-майор Долгово-Сабуров. Ни один государственный служащий не мог позволить себе отсутствовать на похоронах, на которых присутствует сам губернатор. У стоявших вдоль всей Московской чинов полиции в глазах рябило от небывалого скопления начальства. Глядя на форменные шинели и бобровые воротники, чины полиции с трудом сдерживали простой народ, напиравший из ворот и калиток «проститься с батюшкой Ильей Николаевичем, царствие ему небесное, золотой был человек, чистый ангел...».

Городские педагоги и приехавшие из уездов инспекторы народных училищ (из Сызрани, Карсуна, Алатыря, Ардатова, Пензы) шли отдельно, позади чиновничьих групп. Федор Михайлович Керенский, директор мужской гимназии, шел перед своими гимназистами и, тревожно поглядывая туда, где плыл над головами в свой последний путь Илья Николаевич Ульянов, беспокоился: не устал ли Володя? Ведь рядом с ним сгибались под тяжестью ноши взрослые мужчины, а Володе, одному из любимых учеников Керенского, было без трех месяцев всего лишь шестнадцать лет.

Гроб внесли в Богоявленскую церковь - приходский храм усопшего. Соборный иерей, преподаватель духовной семинарии Сергей Медведков, близкий друг и сосед ульяновской семьи, смахнув слезу, начал литургию в сослужении с двумя другими священниками. Едва пропели первые слова литургии, как густая толпа народу, заполнившая холодную нетопленную церковь, расступилась, и к алтарю, почтительно склонив седую голову, блестя золотом генеральских эполет, прошел губернатор.

...Последние слова торжественной литии. Последние звуки хора. Последние взмахи палочки регента - лучшего в городе учителя пения Лариона Маторина. Приходский священник отец Афанасий произносит слово на вынос из храма: «...упокой, господи, безгрешную душу грешного раба твоего Ильи. Аминь».