Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове

Почувствовав, как сбоку к нему прислонился Митя, Володя нашел руку младшего брата, крепко сжал ее.

Городовой развел пальцами усы, приосанился, заговорил тихо, многозначительно.

- Тень брошена. На весь корень ваш. Неудобства будут чинить, препятствия... Так что аккуратно теперь надо, чтобы ни-ни...

- Что вы имеете в виду?

Будочник усмехнулся, подмигнул: сами, мол, знаете. Чего тут лишний раз говорить.

- Вы что-то путаете, - Володя выговаривал слова отчетливо и громко, - ни о каких «ни-ни» мне ничего не известно.

«Он как будто в чем-то уже подозревает меня, - лихорадочно думал Володя. - Для него что-то уже само собой подразумевается... Но что, что?»

А вслух сказал спокойно, подчеркнуто вежливо:

- Вы извините, нам с братом в гимназию надо. Боимся опоздать.

- В гимназию - оно конечно, - загудел городовой, - в гимназию надо к сроку. Чтоб порядок был. В гимназию опаздывать нельзя...

Когда повернули на Спасскую, Митя оглянулся и шепотом спросил:

- Это он из-за Саши?

- Из-за Саши.

- А он в гимназию может прийти?

- А что такое?

- У меня латынь письменная не сделана...

Володя не выдержал, улыбнулся.

- Нам на сегодня много из геометрии и славянского задали, - продолжал Митя, - так я и не успел.

И он с надеждой посмотрел на старшего брата, как бы спрашивая: сможет ли большое задание из геометрии и славянского послужить ему оправданием перед городовым за то, что он, Митя, не приготовил урока из письменной латыни, или нет?

- Очень плохо, что ты не успеваешь готовить все уроки, - строго сказал Володя, стараясь придать своему голосу выражение, которое должно быть у старшего в семье мужчины. - У вас же в этом году первый раз устные экзамены. Надеюсь, ты не забыл об этом?

- Нет, не забыл, - опустил голову Митя.

А Володя, когда подошли уже к самой гимназии, вдруг сказал:

- Уроки нам теперь, действительно, нужно готовить так, чтобы никто не мог придраться - ни директор, ни инспектор, ни городовой...

- Это из-за Саши, да? - спросил Митя. - Чтобы его не казнили?

И заплакал.

- Да, из-за Саши, - сказал Володя и вздохнул.

Глава десятая

1

Сопроводительная записка, которую министр внутренних дел граф Дмитрий Толстой отправил 30 марта 1887 года директору департамента полиции Дурново вместе с прошением М.А. Ульяновой и резолюцией Александра III, имела следующее содержание:

«Нельзя ли воспользоваться разрешенным государем Ульяновой свиданием с сыном, чтобы она уговорила его дать откровенное показание, в особенности о том, кто кроме студентов устроил все это дело. Мне кажется, это могло бы удаться, если б подействовать поискуснее на мать».

Подписи на записке не было.

Тридцать первого марта, после разговора с Марией Александровной в департаменте полиции, Дурново послал коменданту Петропавловской крепости Ганецкому секретно предписание, в котором, в частности, говорилось «о дозволении госпоже Ульяновой иметь в среду 1 апреля свидание с сыном в течение двух часов от 10 до 12 дня... не за решеткой, а в отдельном помещении, но в присутствии лица, заведующего тюремным помещением...».

Комендант крепости Ганецкий собственноручно пометил секретное отношение лаконичной фразой: «Исполнено 1 апреля 1887 года в указанное время».

От центрального входа до ворот Трубецкого бастиона Марию Александровну сопровождал дежурный офицер: такое случалось не часто, чтобы содержащемуся в крепости предоставлялось свидание в самой крепости. Дежурный офицер преисполнен был настороженности и внимания. Седая дама (Марии Александровне месяц назад исполнилось пятьдесят два года) не выказывала, правда, никаких подозрительных намерений, но кто ее знает...

Они прошли мимо полосатой будки, под низкими сводчатыми воротами, мимо еще одной полосатой будки (лица у часовых были сонные, пухлые, а глаза быстрые, цепкие), поднялись на второй этаж и оказались в унылой сумрачной комнате с характерным тюремным запахом - смеси хлорки и керосина. Тюремный чин, в присутствии которого, очевидно, должно было происходить свидание, принял посетительницу от офицера наружной охраны, как говорится, с рук на руки и, отворив дверь во внутренние помещения, крикнул кому-то невидимому:

- Сорок седьмого - ко мне! Живо!

Дежурный офицер ушел.

«Сорок седьмой, - повторила про себя Мария Александровна. - Здесь им отказано даже в имени».

Неожиданно она поймала себя на мысли, что чувствует себя очень спокойно и даже как бы безразлично: невозмутимо оглядывает стены, окно, немудреную обстановку - грубый деревянный стол, несколько стульев, длинную лавку вдоль стены.

Тюремный чин (официальный свидетель предстоящего свидания) сидел около стола на табуретке, положив одну руку сверху на стол. У него, как и у часовых в будках, был землистый, болезненный цвет лица, какой бывает у людей, редко выходящих на улицу, но колючие, проворные бусинки глаз, казалось, жили совершенно независимой от хозяина жизнью - смотрели энергично и пристально.