Когда служащий вернулся, нагруженный пакетами с провизией, все, словно по волшебству, преобразились. Запах и вид пищи просветлил лица женщин и детей. Темная комната со спертым воздухом теперь казалась менее мрачной.
Все поспешили к поставленным на пол пакетам. Женщины и дети толкались и даже дрались, чтобы взять немного еды, подбирали крошки с пола. Я никогда не присутствовала при таком столпотворении. Инстинкт выживания руководил этими оголодавшими людьми.
Быстро взяв порцию побольше, Сафия направилась в угол, чтобы спокойно поесть и накормить детей.
— Видите, что происходит, когда им дают хорошую еду! — с упреком произнесла медсестра. — Теперь тут придется делать уборку. Не надо их баловать.
— Вы считаете нормальным, что женщины живут в этом так называемом приюте, как животные, только потому, что от них отреклись? — выкрикнула я в лицо медсестре.
Она горела желанием осадить меня, но боялась моего гнева и предпочла промолчать.
— Послезавтра я вернусь с одеялами, — сказала я, направляясь к выходу. — И с едой.
Разнервничавшись, я совсем забыла про Сафию. Задержавшись на пороге, я обернулась.
— До свидания, Сафия. Что передать вашей сестре?
— Поблагодарите ее за то, что послала вас и обнимите ее. Я так по ней соскучилась!
— Я передам. Берегите себя и детей. До свидания.
За своей спиной я оставила такую же печальную картину, какой она была в момент моего появления. Только теперь в помещении добавилось беспорядка, пол был замусорен, а все женщины вместе с детьми продолжали утолять голод, рассевшись по углам.
Когда я уходила, работники учреждения смотрели на меня с любопытством, раздумывая, кто я такая. Наверное, думали, что я богатая иностранка, которая не знает, на что потратить деньги. Прийти на помощь другим, особенно этим отверженным, опозоренным женщинам, казалось чем-то неестественным.
Но разве ислам не учит нас прямо противоположному, а именно помогать несчастным — женщинам, вдовам, отверженным и обездоленным? Равно как и сиротам. Сегодня все происходит так, словно у общества ампутировали сочувствие, а вместо него пришили эгоизм. Мужчины нее решают, а чтобы успокоить совесть, ссылаются на религию, якобы диктующую им порой жестокие поступки.
Другими словами, они нанимают Бога в качестве ответственного за их собственный эгоизм, беззаботность и жестокость.
Голова гудела, я чувствовала настоятельную потребность принять ванну и отдохнуть. На улицу я вышла, не оборачиваясь. Такси, на котором я приехала, все еще стояло напротив. Я забралась на сиденье. Вид оживленных базаров и шумных улиц немного привел меня в чувство.
— Как прошел ваш визит? — справился водитель, глядя на меня в зеркало заднего вида.
— Спасибо, хорошо. Кстати, а где я могла бы купить недорого тридцать одеял?
— Хотите согреть всю страну? — спросил он со смешком.
— Вы знаете, сколько это могло бы стоить?
— Довольно много. Здесь все стоит дорого. Три или четыре тысячи фунтов[10]
, наверное.Едва оказавшись в Египте, я уже начала ощущать нехватку денег. Сделав эту покупку, я не смогу потратить на себя ни единого гроша.
Понятно, что, пройдя через многочисленные трудности, я научилась экономить и даже стала виртуозом выживания. «Делай то, что нужно сегодня, а завтра будет новый день» — таков был мой девиз. Я верила в провидение и знала, что Господь не оставит меня. Моя единственная проблема состояла в том, что я забывала об опасности, когда меня звали па помощь.
Надо полагать, что я стала упрямее, потому что больше не обращала внимания на доводы разума, а слушала только свое сердце.
Торги с сатаной
Вернувшись в пансион, я медленно поднялась по ступенькам. Я так была расстроена увиденным, что даже не навестила Ганию, чтобы передать ей привет от сестры. Я договорилась с таксистом, чтобы на следующий день он заехал за мной и отвез меня в торговый центр, где можно будет выбрать одеяла. А по пути я собиралась повидать Ганию.
Лежа на кровати, я, чтобы отвлечься от всяких идей, то и дело приходящих мне в гол оку, представляла своих сыновей в компании с отцом, развлекающимися на пляже или общающимися с бабушкой и дедушкой, родителями Хусейна. Они открывали для себя новый мир, который, как-никак, составлял часть их культурного наследия.
Я очень по ним скучала. Мои старшие девочки тоже, должно быть, скучали по мне. Мы редко разлучались. Но в Монреале было еще очень рано, чтобы им звонить. Ощутив приступ тоски, я гадала, чем они там занимаются без меня.
Яркие образы детей, наполнившие меня нежностью, были мне ниспосланы свыше, наверное, специально, чтобы я отвлеклась от мыслей об этих потерянных женщинах с такими печальными лицами и их голодных детях.
Надо было найти способ, как хотя бы немного им помочь. Несмотря на недостаток денег, я не должна была сидеть сложа руки. Кто знает, может, именно мои усилия заставят их иначе посмотреть на свою жизнь, открыть для себя новый путь, по которому они смогут идти с достоинством.