- Шшшшш!.. - прошипела она, округлив глаза, как будто старик мог услышать.
Старик наконец смог придавить рыбу костылем, опустился на колено и, зажав рыбью голову, вытащил крючок и отбросил ее в траву. Свирепо посмотрел в их сторону.
- Пойду, - сказала женщина, продолжая вязать.
- До свидания, - сказал Меньшиков с некоторым сожалением.
- Река одна, - согласилась женщина. - Да. А если ты хочешь настоящую дубраву увидеть, то тебе надо в Шершни идти, вот куда. За болотом. Не так далеко.
Женщине, видимо, тоже хотелось поговорить, и она еще продолжала сидеть и вязать. Но вдруг раздался короткий требовательный свист. Меньшиков вздрогнул, посмотрел на рыбака. Тот уже сидел на складном брезентовом стульчике, глядя на поплавки. Как будто и не он свистел. Женщина заторопилась. Меньшиков поплыл.
Но с удовольствием остался бы. Узнать получше этих людей. Наверное, не первый раз здесь. Может, местные. Но говор у нее городской. В верховьях есть один районный старинный городок, может, они оттуда. А здесь чья-нибудь родина. Ее. Или его. Или он воевал в этих местах. Теперь ловит рыбу, не веря тишине. Хотя он уже давно в тишине. Может, где-нибудь здесь эта тишина его и накрыла. Впрочем, возможно, все и по-другому. Ногу отморозил. Слух из-за болезни потерял.
Теперь не узнаешь.
И жаль.
На своем пути он узнавал чужие судьбы. Что может лучше всего рассказать о том или ином месте? Любое место через человека выявляется, раскрывает себя. У всякого места есть тайна. И всякое тайное место ждет своего картографа.
За красными Обрывами начинался хвойный лес. Меньшиков причалил и поднялся на крутой берег, вступил в космато-коричневый и зеленый лес, пахнущий смолой и хвоей. В это время вспыхнули паутинки, и солнце закатилось в тростники правого низкого берега. Но макушки елей еще были освещены.
Ель- праздничное и сумрачное дерево. Похожа на ракету. Или на вытянутую пирамиду. Да! и в каком-нибудь гнезде есть мумия елового фараона. Клест-еловик всю жизнь только и питается семенами шишек. Потрошит шишки ловко - у него крестообразный клюв. Как щипцы для колки сахара. И под конец жизни он насквозь пропитан смолой. Труп клеста хранится долго нетленным, утверждают, до тридцати лет. Крестьяне к нему особые чувства испытывают еще и из-за того, что порой потомство он приносит в самую стужу, в январе. Зимоборец.
В еловом лесу удобно было устроиться на ночлег. Огонь здесь развести проще простого, почти как газ в квартире. Но Меньшиков здесь почему-то не остался. Он спустился к реке, сел в байдарку. И вместо того, чтобы плыть дальше вверх, - повернул назад.
Уже в сумерках достиг он того места, где остановились старые люди, одноногий рыбак и его жена с янтарными бусами. Но здесь их уже не было. Только остывшее кострище, рыбья чешуя на песке, рогульки для удочек, следы: небольшие женские и крупные от мужской ноги. Запах антикомариной мази. Углей. Наверное, ушли вниз. Да, куда ж еще.
Меньшиков обогнул мыс с темной ивой, песчаный лоб и вплыл в глиняный амфитеатр, над которым грузно нависала толстая старая осина. С луной в ветвях.
Сначала ему показалось, что кто-то залез, не боясь высоты, на осину и зажег там солому.
Но нет. Это была желтоватая луна.
Два гребка, и он ее всю увидел, горбатую, крупную.
Ночная вода чернела под лодкой.
Лопасти серебрились. Словно рыбьи плавники.
Отражались. И луна, смятая с одной стороны. Как рыбья голова.
Меньшиков подумал о молчащей речи этой реки, этих мест.
И эту Рыбу речи он уловил в сплетения своих мыслей и чувств: на мгновение, сейчас она уйдет... уже ускользнула, шевеля плавниками, хвостом, и лишь светящийся след мелких пузырьков оставила...
Он плыл мимо рядов амфитеатра.
Может быть, ему просто хотелось увидеть это место ночью при луне.
Он остановился ниже красных Обрывов. В небольшой дубовой рощице,- да, он что-то слышал о реликтовых дубравах, значит, река приблизилась к ним, развел костер. Повесил котелки. При отблесках огня и свете луны начал чистить мичманскую картошку.
Тут к нему прилетела сова.
Он услышал мягкий шум, поднял голову. Она сидела поблизости на ветке и в упор глядела на него. Бесцеремонно, по-хозяйски. Наглядевшись вдоволь, сова принялась озирать лагерь, вещи, палатку; она медленно поворачивала круглую лохматую голову и вперяла взгляд в ту или иную вещь.
Вообще совы осторожные птицы, и поведение этой Меньшикова озадачило. Он даже не удержался и что-то сказал ей, когда она вновь воззрилась на него. Сова выслушала. Вдруг раздался шлепок. Что-то плюхнулось в прошлогоднюю дубовую листву на земле. Сова взлетела, Меньшиков следил за ней, пока она не исчезла. Вскоре он почувствовал неприятный запах и тихо рассмеялся.
Возвратилась сова глубокой ночью.